По тому, как все молчали, Артурчик понял, что дела, в общем-то, плохи.
31-й год после Высадки, 12-го числа 4-го месяца. Поздний вечер
— По-моему, это девушка, — сказал Олег, глядя на дверь дома, за которой, всё ещё пошатываясь, скрылось существо. — В смысле, кошка.
— Намерен приударить? — спросил Ярослав, вяло обстругивая палку-шампур для двух дюжин выпотрошенных прыгунков, всего за какой-то час пойманных в силки на кромке болота; похоже, там их было полно. — Валяй…
— Дурак ты, боцман.
— Какой уж есть. Ну, девушка, да. Какая нам разница?
— Да никакой, наверное. Просто интересно. Ты что, давно заметил?
— Сразу, наверное.
— И не сказал…
— Маньяк.
— Я не маньяк, я вот просто думаю… в общем… как-то всё неправильно, а? — Олег приподнялся на лежанке. — Жизнь фактически окончена, а что толку? Детей своих — и то нет…
— Кто ж тебе мешал? Дурацкое дело нехитрое…
— Вот я и думаю, что не тем занимался.
— Ерунду думаешь. Смотри, у меня этих короедов — штук двадцать пять как минимум. Скорее, больше. А толку? Если меня завтра вешать будут, то я что, буду с удовлетворением думать «зато я жизнь не зря прожил»? Точно так же зря, как и ты.
Боюсь, что и на Земле мы бы с тобой теми же мыслями думали. Сидели бы сейчас за кухонным столиком, на газетке «Советский спорт» колбаса ливерная толстыми такими кусками нарублена, черемша вялая позавчерашняя, соль горкой, два стакана зеленоватых залапанных, в них солнцедар импортный плещется. У тебя из-под линялой майки растянутой брюхо вывалилось, белое, мятое, как старое тесто, и глаза рыбьи, а ноги вот такие кривые и чёрными-чёрными волосами обросли. А я большой писательский начальник, рукава пиджачка синего поддёрнул, галстук распустил, брыли — во, как у Черчилля, под мышками потоп, портфель крокодиловой кожи всё время на пол шлёпается, и телефон в комнатах звонит-раскалывается, а я говорю: да гребёте вы все с надрывом…
— И жизнь прошла даром?
— Вот именно.
— Где-то ты меня накалываешь.
— Ни боже мой. Всё честно. Олежа, я ведь к чему клоню? Мы вроде бы из-под удара выбрались, здесь не то чтобы не найдут, а просто искать не станут. Значит, можно пораскинуть мозгами уже не торопясь. Мы вот зациклились на барха и ни о чем другом уже не думаем. Хорошо, завтра к обеду мы доберемся до Годоббина, мне о нём только хорошее рассказывали… А если не поможет? Если никто из них не сумеет? Тогда что? Сливаем воду?
— Э-э… Есть другие предложения?
— Верхний.
— И кто нас туда пустит? Потопчемся у ворот… как это у классика? И пошли они, солнцем палимы…
— Два балла, учитель. Девушка наша уже вполне пришла в себя, ещё денёк-другой — и можно на водительское место пускать. Дошло?
— М-м? — Олег ладонью сделал волнообразное движение — как бы перелетел через стену.
— Именно. И есть одна мысля: что нужно сделать, чтобы к нам прислушались.
— У тебя в огороде закопан пулемёт?
Ярослав поперхнулся. Машинально отложил доструганную уже палку и нож. Круглыми немигающими глазами уставился на Олега.
— Откуда ты знаешь?
Теперь оторопел Олег.
— Что — правда? Я ведь так… брякнул… Сам, что ли, сделал?
— Ага. Давно уже. И не в огороде — вот тут, — он показал вниз. — В подвале. И не совсем пулемёт — картечница… но многозарядная… В общем, страшная штука.
— Особенно против прижигалок…
— Дались тебе эти прижигалки. Оружие для комнатной стрельбы. Моя с сорока шагов дерево валит. Правда, порох чёрный, пальнёшь пару раз, и уже ни черта не видно. Не нашёл я тут никакой замены хлопку, так что бездымный порох нам улыбнулся.
— Спросил бы меня, конспиратор. Такая дудка в руку толщиной и с красной метёлкой сверху — попадалась? По краю болотцев растёт? Так вот её сердцевина — чистая клетчатка, больница эту дудку возами заготавливает — на вату. Причём её там много…
— Что ж ты молчал, зараза?
— А ты спрашивал?
— М-да. Значит, отложим пока бездымный до лучших времён. Так вот: надо будет махнуть через стену и захватить…
Дверь с визгом открылась, и вошли Михель и Артём. Не вошли — ворвались.
— Олег! Пан Ярек! Там у Вовочки… новый шар!
— Эт-того только… — пробормотал Олег, а Ярослав мгновенно вылетел из избушки, чуть не сбив с крылечка то ли девушку, то ли кошку…
Возле костра, где бездымно и жарко тлел сухой какбыкактус, сидел Вовочка.
Круглые глаза его светились. Правую руку он держал ладонью вверх, и на ладони лежали три блестящих шарика: тёмный, золотой и светлый.
— Ты где был? — тихо, как только мог, спросил Ярослав.
— Ни… нигде. Я вот так… вот так сидел… — Вовочка показал, как: откинувшись назад и опершись на руки. — А он в ладонь как ткнётся…
Ярослав выхватил из костра головню, взмахнул, чтобы разгорелась. Прошелся с огнём туда-сюда, пристально глядя под ноги. Дёрн, песок… а вот тут, как раз рядом с Вовочкой, непонятный островок щебёнки.
— С тобой всё в порядке? — он сел рядом с Вовочкой, положил ему лапу на плечо.
— А… да. Просто… просто подумал… Может, это Серёга?
— Кто? — не понял Дворжак.
— Ну, брат у меня… был. Старший. Пропал пять лет назад. Искали. Долго. Не нашли. Вот я и подумал…
— Ну, брат, это ты загнул. Про такое и заливать-то никто не заливал. Сколько уж я всяких историй слышал…