Если смотреть на карту, то Кергелен похож на старую очумевшую черепаху, у которой сорвало панцирь — или он сам откинулся, этакий черепахо-кабриолет с откидывающимся верхом, — и оттуда полезла прорва мелких безмозглых зверюшек.
Если смотреть на карту, то Кергелен похож на старую очумевшую черепаху, у которой сорвало панцирь — или он сам откинулся, этакий черепахо-кабриолет с откидывающимся верхом, — и оттуда полезла прорва мелких безмозглых зверюшек. Купаться в океане. Потому что лето. Лето — это такое время года, когда надо купаться. Хотя бы один раз, пусть даже на пляже абсурда у бастионов Петропавловки, если не успеваешь выбраться за город, к озёрам. Сам Антон тоже влип однажды в такое безобразие, мать привела, ещё кремом от загара намазала, не открутиться было, хотя ведь — здоровый балбес, семь лет почти, ну, шесть с половиной, а пришлось, как последнему ясельнику, в трусиках с синими чебурашками, в самом центре города, только что не с совочком… В общем, когда в полдень шарахнула пушка, он чуть со стыда не помер.
Наверное, аборигены тоже считают своим долгом один раз в году, летом , искупаться в океане. Наверное, они долго прыгают через костёр, поют песни и набираются смелости. Потом разбегаются, плюхаются в воду и свечкой вылетают обратно. Потому что это Кергелен. А на Кергелене купаться для удовольствия могут только тюлени и пингвины. Что они, кстати, и делают.
Но с высокого подлёта никакой черепахи не увидишь. Жалко. Видишь много чёрно-красных булыжников в серо-синей воде, подёрнутых ради праздника не сплошным белым, а лишайно-зелёным; а вот вулкан — он круглый год белый, этот спящий вулкан, и ещё чуть голубоватый ледник на том месте, где у черепахи было бы брюхо, глетчер Кука называется, — а потом булыжники превращаются в острова и полуострова, вулкан закрывает четверть обзора, это один из секторов захода на полосу — с юго-запада, тогда вулкан остаётся слева. А можно не выхренариваться и зайти с океана прямо на космодром, это почти без всяких красот и видов, одни только озёра, их тут миллион — зато по курсу чисто и лишь единожды встряхнёт в узкой полоске прибрежных турбуленций.
Добро пожаловать на Кергелен, на аварийную площадку «Курбэ»! Земля обетованная для всех поломавшихся и подбитых. Юг Индийского океана, и на тысячи километров вокруг — единственная суша. Даже когда в небе всё спокойно — семь-восемь аварийных посадок в неделю. Это в среднем. Бывает меньше, зато за один только вчерашний день — четырнадцать. Ну, так сложилось…
Полосы хорошие, широкие, числом шесть — этаких два скрещённых веера. Те полосы, которые вдоль дующего сейчас ветра, — высвечиваются. А ветры здесь… В конце полос ловушки из сетей и лёгких барьеров. Всё правильно.
Вчера утром сюда сел Петька. «Выполняя очередной патрульный полёт, не рассчитал время выхода из визибл-режима и попал под ментальный удар…» Свободные не орут теперь без передышки, а составляют случайный график на сутки вперёд. Графики эти раздаются пилотам. Но визибл — это хитрая штука, и время в нем течёт не так, как без него. Смотришь на часы и иной раз ничего не понимаешь…
Если бы Пётр вернулся в Пулково в тот же день, сегодня вылетел бы Ванька. Но всё получилось с первого раза.
Интересно только — что именно получилось?
«Площадка Курбэ, — отстучал он. — Я «Квадрат-три», прошу посадки».
«Садитесь, «Квадрат-три». Ваша полоса два-два, следите за световой сигнализацией».
Полоса 2/2 тут же засветилась ещё сильнее, по ней побежали волны. Антон вывел на неё свой довольно тяжёлый «Аист», выпустил крылья и передний аэродинамический стабилизатор, чуть прижал машину к земле, выровнял — и стал снижаться.
Тряхнуло, потом тряхнуло ещё, покрепче. Ветер. Это «ревущие сороковые».
Ветер. Это «ревущие сороковые». Он не стал оглядываться на пассажиров.
Это вам Кергелен, а не Гавайи.
Ну, пилот…
Он тщательно промахнулся мимо начала полосы — метров на двести. Потом будто бы испугался, стал прижиматься. Неизбежно качнуло, «Аиста» всегда качает, если его прижимать, он этого не любит — потому что на самом-то деле «Аист» сам садится, надо ему просто показать, куда. А если его прижимать, он взбрыкивает. Но даже и тогда можно по-хорошему — отпусти машину, она выровняется сама и сама сядет. В крайнем случае, уходи на новый круг. Но Антону-то нужно было другое…
Прости меня, птица.
Он перевёл движок в реверс. Корабль зарылся носом, чиркнул по полосе правым крылом, шасси завизжало, из-под передних посадочных гравигенов полетела бетонная крошка… Юз, парировать слишком сильно и резко, занесло в другую сторону, пусть теперь развернёт, вот так… а теперь вырубим всё к чертям, и лови нас сетями…
Крыло задралось почти вертикально вверх. Конец его был измочален.
— А-а-ай!.. — тихонько пискнула позади док Римма.
Звонкие хлопки — это начали лопаться пустотелые барьеры в конце полосы. Пок-пок-пок-пок-пок! А потом тягучий рывок, рывок, рывок — сети. Скррррежет… И всё. Тишина и неподвижность.
— Прошу пассажиров не покидать своих мест до подачи трапа и красной ковровой дорожки, — сказал Антон. Голос его немножко прыгал. — Экипаж тепло прощается с вами, вёл передачу автопилот… автопилот… автопилот…