— Как из меня насос? — гордо спросил он, когда первая, а за ней и вторая порция благополучно перелились в вожатого.
— М-м-м, — промычал Олег.
— О, точно! — обрадовался Вовочка. — Как ты замычишь — я чуть назад сдам. Теперь говори.
— Четыре за сообразительность, два за гигиену. Не торопись, пожалуйста, делай перерыв после каждого глотка. Мне дышать надо.
— Понял!
Примерно на половине фляжки Олег сдался и сказал, что немножко подремлет. Вовочка не решался оставить его в темноте одного, хотя по-умному пора было сигналить, чтоб поднимали — отдыхать и греться самому. И всё же он завис, медля, прислушиваясь к неровному, болезненно-слабому дыханию Олега.
И снова стал различать звуки Жерла — всё ближе, всё продолжительней, всё яснее… По стене снова прокатилась мягкая волна, как от толчка. Ступни закололо. Вовочка потянулся к сигнальной верёвке — и вдруг застыл, уставившись в стеклянную черноту, разрезанную редкими чёрными прожилками.
Пониже его руки на стене образовалась чуть заметная выпуклость. Пока он смотрел, она наливалась полнее, вытягиваясь по вертикали. У черноты появился нежный молочный оттенок — если бывает, конечно, чёрное молоко, да ещё струящееся, переливающееся, медленно поднимающееся этаким мягким жгутом, словно губы выпячиваются…
Совершенно бесшумно, без малейшего намёка на предупреждение, губы раскрылись, образовав ровную щель, сантиметра полтора шириной, две ладони в вышину. На дне щели, освещённой изнутри молочно-чёрным мерцанием, выпятился язычок. Стена ещё раз мягко толкнула Вовочку в спину — и на язычок скатился грубоватый металлический шарик.
Это мог быть подарок — или плата. Не взять подарок — значило кровно обидеть местного Духа, но взять плату вперёд, не зная, за что…
Вовочка, как во сне, протянул руку к шару.
Он был очень тяжёлый.
Щель, дважды мигнув, сомкнулась.
И только тогда Вовочка дико заорал и рванул вверх, перехватывая верёвку, почти взбегая по стене…
Он преодолел, наверное, метра четыре, потом запал кончился, ноги скользнули, и он, потеряв равновесие, сорвался вниз и повис в петле, выбившей из его тощего тельца и воздух, и сознание.
* * *
— Ты чего? — Ярослав в свежей серо-коричневой рубахе с засученными рукавами тяжело шагнул навстречу Спартаку; в руке у него был маленький плотницкий топорик. — Случилось что-нибудь?
Портос медленно перешёл на шаг. Выровнял дыхание. Остановился, бросив безвольно руки вниз — болтаться.
— Да, дядь Слав… Олег провалился. В Жерло. Застрял. Тянули…
— Ахх… Ну, некстати, учитель… ну, учудил. Живой хотя бы?
— Живой. Он с рюкзаком на спине был — заклинило. Не сказать, что глубоко. Ну, возятся там с ним… Тянули — не смогли сами. Помогите, а? Жалко сильно будет, если не вытащим…
Ярослав в ужасе вытаращился на него:
— Ты что такое говоришь?!! Как это — не вытащим? Так, давай-ка отдохни пять минут, я тут раскину мозгами…
Раскидывать мозгами приходилось основательно: из года в год наглость ироев, а тем паче жувайлов росла и росла.
Оно и понятно — обязательно требовалось переплюнуть предшественников. В прошлом году двоих фермеров, осмелившихся выйти навстречу распоясавшимся подросткам, жестоко избили — это при том, что почитание взрослых у аборигенов на уровне… во все остальные дни года. Что будет в этом году… Главное, что Ярослав знал: это именно его хозяйство давно привлекает ироев, а тем более жувайлов. Он сумел когда-то внушить ребятишкам суеверный страх, страх этот стал ярок и легендарен, и потому первый, кто его преодолеет, получит всё искомое: взрослость, почёт и уважение, первенство в делах…
Этакая «золотая медаль».
Он надеялся, что продержится ещё хотя бы год-другой, а лучше третий — когда подрастут старшие и станут наконец реальной силой.
Как бы их не затянуло в эти игры…
Он отмахнулся от мысли. Требовалось думать о насущном.
— Так, Портос, друг мой… Сам я пойти не могу, день неподходящий для экспедиций… никудышный день, чёрт. Но взрослых с тобой налажу, так, кто может…
Он мрачно соображал, от кого будет мало проку, если на дом навалится орда.
— Сушка, моторщик, пойдёт… эх, жаль, трактору там не пробраться, а то бы… и Дарья, она хоть и баба, а силы хватит на всё. Соображай — чего ещё надо, кроме верёвки?
— Масла, Артё… Атос велел — масла. Ведра, сказал, бы два. Вот. Это чтобы полить туда, вниз, и тогда клин легче разлупится…
— Верёвка. Масло. Брезент — носилки соорудить, если чего. Водки бутыль. Не веселиться, а для прогрева. С перцем. Так, ещё …
— Ещё бы пожрать на обратную дорогу. Олег с рюкзаком ухнул, а волочь будем — лямки, наверное, обрезать придётся. Вот и пропадёт всё ни за хрен.
— Тоже верно… Эй, Сушка, беги сюда!..
Спорилось. Каких-то пять минут — и собрана спасательная экспедиция. Сильный, но робкий Сушка, Дарья-кухарка и примкнувший к ним Димка-Драч, один из средних сыновей Ярослава — просто так, для счёту, и чтобы груз поделить. И на всякий случай — держать чуть подальше от возможных стычек, Драчом Димку прозвали не просто так.
* * *
Вовочка приходил в себя медленно. Сначала пришёл запах — мятный дымок и разогревшаяся земля. Потом ветерок снова отвернул в сторону, и с Вовочкой остался только его собственный запах — пыли и кисловатого пота. Живот тупо ныл. А что ещё ноет? Всё. И зачем я об этом подумал?