Харри смотрел прямо перед собой. Он находился в другом месте. В «Камере пыток», где Беата показывала и рассказывала. Он очнулся только от шепота Ракели:
— Ты должен помочь Гуннару и остальным, Харри.
Он вздрогнул и вопросительно посмотрел на нее.
Она кивнула в сторону алтаря, где другие уже заняли свои места по сторонам от гроба. Гуннар Хаген, Бьёрн Хольм, Катрина Братт, Столе Эуне и брат Джека Халворсена. Хаген сказал, что позиция Харри — напротив деверя, второго по высоте мужчины среди них.
Хаген сказал, что позиция Харри — напротив деверя, второго по высоте мужчины среди них.
Харри поднялся и быстрыми шагами пошел по центральному проходу.
«Ты должен помочь Гуннару и остальным».
Это было похоже на эхо слов, которые она произнесла накануне вечером.
Харри обменялся незаметными кивками с остальными и занял свободное место.
— На счет «три», — тихо сказал Хаген.
Звуки органа наплывали один на другой, словно разбухали.
И они понесли Беату Лённ к свету.
В баре «Юстисен» было полно людей, пришедших после похорон.
В динамиках звучала песня, которую Харри уже слышал в этом заведении. «I Fought the Law»[51] в исполнении группы «Bobby Fuller Four». У названия песни было оптимистичное продолжение: «…and the law won».[52]
Он проводил Ракель на экспресс в аэропорт, и за это время иные из бывших коллег успели набраться. Будучи трезвым наблюдателем, Харри видел почти паническое стремление напиться, словно собравшиеся находились на борту терпящей крушение шхуны. За некоторыми столами люди подхватывали слова песни Бобби Фуллера о том, что закон победил.
Харри подал знак, что скоро вернется, столу, где сидели Катрина Братт и остальные носильщики гроба, и пошел в туалет. Он уже заканчивал, когда какой-то человек занял место у соседнего с ним писсуара. Харри услышал звук расстегиваемой молнии.
— Это место для нас, для полицейских, — прогнусавил стоящий рядом. — Так какого черта здесь делаешь ты?
— Ссу, — ответил Харри, не поднимая глаз. — А ты? Жжешь?
— Даже не пытайся, Холе.
— Если бы я попытался, ты бы не разгуливал на свободе, Бернтсен.
— Берегись, — простонал Трульс Бернтсен, свободной рукой ухватившись за перегородку между писсуарами. — Я могу повесить на тебя убийство, и ты это знаешь. Того русского в баре «Приходи таким, какой ты есть». Всем в полиции известно, что это сделал ты, но я единственный, кто может это доказать. И именно поэтому ты не решаешься пойти против меня.
— Вот что я знаю, Бернтсен: этот русский был наркодилером, который пытался меня устранить. Но если ты считаешь, что тебе повезет больше, чем ему, то вперед. Ты ведь и раньше избивал полицейских.
— Что?
— Вместе с Бельманом. Какого-то гомика, что, не так?
Судя по звуку, у Бернтсена были какие-то проблемы со спуском воды.
— Ты что, снова нажрался, Холе?
— Мм, — ответил Харри, застегиваясь. — Открылся сезон для тех, кто ненавидит полицию.
Он пошел к раковине и увидел в зеркале, что Бернтсену никак не удается заново включить свой кран. Харри вымыл и вытер руки. Направился к двери. И услышал за спиной тихий хриплый голос Бернтсена:
— Я просто предупреждаю: даже не пытайся. Если ты возьмешь меня, я утащу тебя за собой.
Харри вышел в зал. Бобби Фуллер заканчивал. И в голову Харри пришла мысль о том, насколько наши жизни полны случайными совпадениями. Например, когда Бобби Фуллера нашли мертвым в его машине в 1966 году, всего пропитанного бензином, многие полагали, что его убили полицейские. Ему было двадцать три. Столько же, сколько и Рене Калснесу.
Началась следующая песня группы «Supergrass». «Caught by the Fuzz».[53] Харри улыбнулся. Газ Кумбс поет о том, как его ловят легавые, the fuzz, которые хотят, чтобы он стал стукачом. Через двадцать лет полиция слушает эту песню и считает ее хвалебной для себя. Прости, Газ.
Харри огляделся. Он думал о долгом разговоре, который состоялся у них с Ракелью сегодня ночью.
Прости, Газ.
Харри огляделся. Он думал о долгом разговоре, который состоялся у них с Ракелью сегодня ночью. Обо всем, что в своей жизни человек может обойти, обогнуть, чего может избежать. И о том, от чего человек не может убежать, потому что в этом и заключается его жизнь, смысл его существования. Что все остальное — любовь, мир, счастье — лишь приложение к главному. Говорила в основном Ракель. Она объяснила ему, в чем его долг. Сказала, что тени смерти Беаты стали такими длинными, что заслонили собой тот июньский день, и не имеет значения, будет ли он солнечным. Что он должен. Ради них обоих. Ради них всех.
Харри пробрался к столу носильщиков гроба.
Хаген встал и выдвинул стул, который они придерживали для него.
— Ну? — спросил он.
— Я с вами, — ответил Харри.
Трульс стоял у писсуара, полупарализованный после сказанного Харри. «Открылся сезон для тех, кто ненавидит полицию». Он что-то знает? Чушь! Харри ничего не знает. Откуда ему! Если бы знал, то не бросался бы так словами, не провоцировал бы Трульса. Но он знал о гомике из Крипоса, которого они избили. А как он мог об этом узнать?
Тот парень пытался клеиться к Микаэлю, пытался поцеловать его в зале заседаний, и Микаэль решил, что кто-то мог это видеть. Там, в гараже, они натянули шапку ему на лицо. Бил Трульс, Микаэль только смотрел, как обычно. Он вмешался, когда Трульс чуть было не перестарался, велев ему остановиться. Но было поздно. Он уже перестарался. После их ухода парень остался лежать.