— В любом случае спасибо, что подменил, — улыбнулся Харри.
— Да не за что. Что за важное дело у тебя было?
— Надо было съездить в патологоанатомическое отделение. Дежурный патологоанатом согласилась выкопать труп Рудольфа Асаева и провести повторное вскрытие.
Я воспользовался твоей фэбээровской статистикой об умерших свидетелях.
— Рад, что оказался полезным. У тебя, кстати, снова гости.
— Не…
— Нет, это не фрекен Гравсенг и не твои бывшие коллеги. Я разрешил ему подождать у тебя в кабинете.
— Кому…
— Думаю, ты его знаешь. Я угостил его кофе.
Харри посмотрел в глаза Арнольду, коротко кивнул и вышел.
Мужчина, сидевший на стуле в кабинете Харри, не сильно изменился. На теле у него появилось чуть больше мяса, лицо стало чуть более одутловатым, а на висках заблестела седина. Но у него были все та же мальчишеская челка, которая подошла бы подростку-моднику, костюмчик будто с чужого плеча и острый пронзительный взгляд, способный прочитать страницу документа за четыре секунды и в случае необходимости процитировать ее дословно в зале суда. Другими словами, Юхан Крон был ответом юристов на Беату Лённ: адвокат, выигрывавший даже те дела, в которых ему приходилось состязаться с норвежским законодательством.
— Харри Холе, — сказал он звонким молодым голосом, поднялся и протянул ему руку. — Давненько.
— Ничего не имею против, — ответил Харри и пожал ему руку, прикоснувшись титановым пальцем к его ладони. — У вас всегда плохие новости, Крон. Кофе понравился?
Крон ответил на рукопожатие. Крепко. Наверное, новые килограммы были мышцами.
— Кофе у вас хороший, — улыбнулся он со знанием дела. — А вот новости у меня, как всегда, плохие.
— Вот как?
— Обычно я не прихожу сам, но в данном случае мне хотелось поговорить с вами лицом к лицу, прежде чем мы, возможно, что-нибудь напишем на бумаге. Речь идет о Силье Гравсенг, вашей ученице.
— Моей ученице, — повторил Харри.
— Разве я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаетесь. Просто у вас это прозвучало так, будто она изучает меня .
— Я приложу все усилия, чтобы сформулировать свою мысль как можно точнее, — сказал Крон и сжал губы в улыбку. — Она пришла прямо ко мне, вместо того чтобы пойти в полицию. Из страха, что вы станете защищать своих.
— Кто это «вы»?
— Полиция.
— Я не…
— Вы много лет проработали в полиции, и, работая в Полицейской академии, вы являетесь частью системы. Видите ли, она боялась, что полиция станет уговаривать ее не подавать заявления об изнасиловании. И что, если она будет возражать, это сможет в дальнейшем повредить ее карьере в полиции.
— О чем вы говорите, Крон?
— Я выразился неясно? Вы изнасиловали Силье Гравсенг здесь, в этом кабинете, вчера вечером, незадолго до полуночи.
Последовала пауза, во время которой Крон внимательно смотрел на Харри.
— Не то чтобы я собирался использовать это против вас, Холе, но отсутствие видимого удивления говорит само за себя и подтверждает достоверность слов моего клиента.
— А вам нужны подтверждения?
Крон соединил кончики пальцев на руках:
— Надеюсь, вы понимаете серьезность этого дела, Холе. Если об изнасиловании будет подано заявление и дело получит огласку, это перевернет вашу жизнь.
Харри попытался представить его в адвокатской мантии. Процесс. Обвиняющий жест указательного пальца в сторону Харри с трибуны. Силье, отважно утирающая слезу. Глуповатое возмущенное выражение лица члена судейской коллегии. Враждебность со стороны публики. Неустанное шуршание карандаша судебного художника.
— Единственной причиной, по которой здесь нахожусь я, а не двое полицейских с наручниками, готовых вывести вас отсюда и провести по коридорам мимо коллег и студентов, является то, что это будет иметь последствия и для моего клиента.
— Какие, например?
— Вы, конечно, понимаете. К ней навсегда приклеится ярлык женщины, отправившей коллегу в тюрьму. Заложила — вот как это назовут. А этого, насколько я понимаю, в полиции не любят.
— Вы насмотрелись фильмов, Крон. В полиции любят, когда изнасилования раскрываются, вне зависимости от того, кто попадет под подозрение.
— А судебный процесс, конечно, станет огромной нагрузкой для молодой девушки. Особенно перед серьезными экзаменами. Поскольку она не решилась сразу пойти в полицию, а была вынуждена подумать и обратиться ко мне, многие технические и биологические доказательства уже утрачены. А это означает, что суд может продлиться дольше, чем обычно.
— А какие доказательства у вас есть?
— Синяки. Царапины. Порванное платье. И если я попрошу осмотреть этот кабинет на предмет поиска улик, я уверен, отыщутся нитки этого самого платья.
— Если?
— Да. У меня есть не только плохие новости, Харри.
— Да?
— Я могу предложить вам альтернативу.
— Дьявольскую, я надеюсь?
— Вы умный человек, Холе. Вы знаете, что у нас нет прямых неоспоримых доказательств. Но именно это характерно для дел об изнасилованиях, не так ли? Слово одного против слова другого, и в конце оба оказываются проигравшими. Истца подозревают в голословности и ложных обвинениях, а оправданному, по всеобщему мнению, просто повезло. Принимая во внимание то, что от процесса проиграют обе стороны, Силье Гравсенг выразила пожелание, точнее, внесла предложение, которое я безусловно поддерживаю. И позвольте мне на мгновение выйти из роли адвоката противной стороны, Холе. Я советую вам принять это предложение. Потому что альтернатива ему — заявление в полицию. Она выразилась очень ясно.