— Матрица заканчивается нулем, — сказал Эуне. — Не быть.
— Если он ее закончил, — возразила Беата. — Может, он просто должен был сойти на своей остановке.
— Случается, что серийные убийцы останавливаются, — сказала Катрина.
— Исчезают. И никогда не повторяются.
— Это исключение, — ответила Беата. — Ноль или не ноль, кто из вас думает, что цель нашего палача полицейских — остановиться? Столе?
— Катрина права, но я боюсь, что этот не остановится.
«Боюсь», отметила Катрина и чуть было не озвучила свои мысли: что она боится обратного, того, что теперь, когда они подобрались так близко, он остановится и исчезнет. Что из-за этого стоит рискнуть. И что да, в худшем случае она бы согласилась пожертвовать еще одним коллегой ради поимки Валентина. Это была нездоровая мысль, но она не покидала ее. Потерю еще одной полицейской жизни можно было пережить, правда можно. А вот исчезновение Валентина — нельзя. И она зашевелила губами в немом заклинании: «Еще один раз, гад. Нанеси еще один удар».
У Катрины зазвонил мобильник. Она определила по номеру, что звонят из Института судебной медицины, и сняла трубку.
— Здравствуйте. Мы проверили кусок жвачки из того дела об изнасиловании.
— Да?
Катрина почувствовала, как кровь быстрее побежала по венам. К черту все слабые теории, здесь есть hard evidence.[46]
— К сожалению, нам не удалось выделить ДНК.
— Что? — Ей на голову как будто вылили ведро ледяной воды. — Но… но в жвачке должно быть полно слюны!
— Так иногда бывает, к сожалению. Мы, конечно, можем проверить еще раз, но с этими убийствами полицейских…
Катрина отключилась.
— Они ничего не нашли в жвачке, — тихо произнесла она.
Бьёрн и Беата кивнули. Катрине показалось, что на лице Беаты она заметила тень облегчения.
В дверь постучали.
— Да! — прокричала Беата.
Катрина уставилась на железную дверь. У нее появилась внезапная уверенность, что за дверью находится он. Высокий, светловолосый. Он передумал и пришел спасти их из бедственного положения, в котором они оказались.
Железная дверь открылась, и Катрина выругалась про себя. В помещение вошел Гуннар Хаген.
— Как дела?
Беата потянулась, подняв руки вверх:
— Валентина сегодня не было в трамваях одиннадцатого и двенадцатого маршрутов, и опрос не дал никаких результатов. Весь вечер в трамваях будут ездить наши люди, но больше надежды на то, что он появится завтра утром.
— Следственная группа задает мне вопросы об использовании полицейских в трамваях. Их интересует, что происходит и связано ли все это с убийствами полицейских.
— Слухи разлетаются быстро, — сказала Беата.
— Даже слишком быстро, — заметил Хаген. — Об этом станет известно Бельману.
Катрина уставилась на монитор. Шаблон, рисунок, образец. В этом ведь была ее сила, именно так она в тот раз вышла на след Снеговика. Значит, так. Единица и ноль. Две цифры в паре. Может быть, десять? Пара цифр, повторяющаяся несколько раз. Несколько раз. Несколько…
— Поэтому я доложу ему о Валентине уже сегодня вечером.
— Что это будет означать для нашей группы? — спросила Беата.
— Появление Валентина в трамвае не является нашей ошибкой, мы должны действовать. Но в то же время группа выполнила свою работу. Она выяснила, что Валентин жив, и обеспечила нам главного подозреваемого. И если мы не поймаем его сейчас, существует возможность того, что он появится в Берге. Теперь работать будут другие ребята.
— А как насчет poly-ti? — сказала Катрина.
— Что, прости? — негромко произнес Хаген.
— Столе говорит, что пальцы пишут то, над чем работает подсознание. Валентин написал несколько десяток друг за другом.
Валентин написал несколько десяток друг за другом. «Poly» означает «много», «ti» — «десять». Получается «poly-ti». То есть норвежское слово «полиция». В нашем случае это может означать, что он планирует и дальше убивать полицейских.
— О чем она говорит? — спросил Хаген, обращаясь к Столе.
Столе Эуне пожал плечами:
— Мы пытаемся истолковать знаки, которые Валентин нарисовал на трамвайном стекле. Сам я думаю, что он написал слово «DШ», «умри». Но что, если сочетание единиц и нолей просто кажется ему красивым? Человеческий мозг — это четырехмерный лабиринт. Все в нем бывали, но никто не знает дороги.
Катрина шла по улицам Осло к полицейскому общежитию в районе Грюнерлёкка, не обращая внимания на кипящую вокруг жизнь, на лихорадочно смеющихся людей, спешащих отпраздновать приход короткой весны и коротких выходных и насладиться жизнью, пока она не кончилась.
Теперь она была уверена, что знала, почему они так увлеклись этим идиотским «кодом». Потому что им отчаянно хотелось найти связь между вещами, придать им смысл. Но что еще важнее, потому что ничего другого у них не имелось. И они пытались выжать из камня содержимое, которого в нем не было.
Взгляд ее скользил по тротуару, каблуки чеканили ритмический узор заклинания: «Еще один раз, гад. Нанеси еще один удар».
Харри схватил ее за длинные волосы. Они были такими блестящими, густыми, черными и мягкими, что казалось, он держит в руке бухту троса. Он потянул руку на себя, ее голова поднялась вверх, а он посмотрел на узкую вогнутую поясницу и свернувшийся змеей под блестящей потной кожей позвоночник. Он произвел еще один толчок. Ее стон был похож на низкочастотный рык, поднявшийся из глубины груди: яростный тревожный звук. Иногда они занимались любовью спокойно, тихо, лениво, как в медленном танце. А иногда они словно сражались. Как сегодня. Ему казалось, что ее возбуждение порождает новое возбуждение, и когда она бывала такой, как сегодня, заниматься с ней сексом было все равно что пытаться потушить пожар бензином, возбуждение нарастало, выходило из-под контроля, и иногда ему в голову закрадывалась мысль, что ничем хорошим это, черт возьми, не кончится.