Края порезов указывали на то, что расчленение производилось сабельной пилой, а не ножовкой. Криминалисты считали, что использовалось полотно для работы с так называемым биметаллом, то есть четырнадцатисантиметровое зубчатое полотно, которым можно распилить кости. Бьёрн Хольм сказал, что в тех местах, откуда он родом, охотники называют такое полотно «лосиной пилой».
Беату Лённ, вероятно, расчленили на журнальном столике, поскольку он был стеклянным. После использования его вымыли. У убийцы наверняка было с собой нашатырное мыло и черные пакеты для мусора, поскольку ни того ни другого на месте преступления не обнаружили.
В мусороуборочной машине также были найдены куски ковра, пропитанного кровью.
А вот отпечатков пальцев, обуви, частиц одежды, волос или другого материала, содержащего ДНК, не принадлежащее обитателям дома, обнаружено не было.
Как и следов взлома.
Катрина Братт сообщила, что Беата Лённ прекратила разговор с ней, потому что ей в дверь позвонили.
Сейчас казалось совершенно неправдоподобным, чтобы Беата Лённ добровольно впустила в дом чужого человека, особенно в разгар операции. Поэтому версия, над которой они работали, заключалась в том, что убийца проник внутрь, угрожая ей оружием.
Ну и конечно, имелась другая версия. О том, что это был совсем не чужой человек. Потому что на крепких дверях Беаты Лённ в дополнение к замку имелась цепочка. Она была сильно исцарапана, что свидетельствовало о частом использовании.
Бельман оглядел ряды собравшихся в церкви. Гуннар Хаген. Бьёрн Хольм и Катрина Братт. Пожилая женщина с маленькой девочкой, насколько он понял, дочерью Беаты Лённ; во всяком случае, она была на нее очень похожа.
Другой призрак, Харри Холе. Ракель Фёуке. Темноволосая, с черными блестящими глазами, почти такая же красивая, как Улла. Непостижимо, что такой парень, как Холе, смог вонзить в нее свои когти.
А чуть позади остальных — Исабелла Скёйен. Городской совет, естественно, должен был прислать своего представителя, пресса могла бы заметить его отсутствие. Прежде чем войти в церковь, она отвела Бельмана в сторону, не обращая внимания на переминающуюся с ноги на ноги Уллу, и спросила, как долго он собирается не отвечать на ее телефонные звонки.
И он повторил, что между ними все кончено. И она посмотрела на него взглядом, каким человек смотрит на насекомое, перед тем как раздавить его, и сказала, что она leaver,[49] а не leavee.[50] И что он еще увидит. Микаэль чувствовал ее взгляд на своей спине, подходя к Улле и протягивая ей руку.
Остальные места занимали люди, которые, по его предположениям, были родственниками, друзьями и коллегами, большинство из них — в форме. Микаэль слышал, как они утешали друг друга чем могли: на теле не было обнаружено следов пыток, а из-за кровопотери Беата, скорее всего, быстро потеряла сознание.
На какую-то долю секунды его глаза встретились с другими, но он перевел взгляд дальше, сделав вид, что не заметил Трульса Бернтсена. Какого черта он здесь делает? Уж его-то точно не было в списке друзей Беаты Лённ. Улла легко сжала его руку и вопросительно посмотрела, а он поспешил улыбнуться ей в ответ. Ну да ладно, перед лицом смерти все мы — коллеги.
Катрина ошиблась. Она выплакала не все слезы.
Она несколько раз думала, что выплакала, в течение первых суток после обнаружения Беаты. Ей казалось, что все, больше слез у нее не осталось. Но это было не так. И она продолжала выжимать их из тела, уже онемевшего от продолжительных рыдательных спазмов.
Она плакала, пока тело ей не отказало и ее не вырвало. Плакала, пока не засыпала от полного изнеможения. Плакала, как только просыпалась. И вот теперь она снова плакала.
А в те часы, когда она спала, ее преследовали сны. Преследовали из-за заключенного ею договора с дьяволом, в котором говорилось, что она готова пожертвовать еще одним коллегой ради поимки Валентина. И который она ратифицировала, поклявшись: «Еще один раз, гад. Нанеси еще один удар».
Катрина громко всхлипнула.
Громкое всхлипывание заставило Трульса Бернтсена выпрямиться. Он чуть не заснул. Дешевая ткань его костюма скользила по отполированной церковной скамье, не хватало только свалиться с нее.
Он сосредоточенно смотрел на алтарь. Иисус с такими лучами из головы. Налобный фонарь. Отпущение грехов. Гениальное изобретение. Религию стало труднее продавать, ведь так нелегко следить за соблюдением всех заповедей, особенно после того, как людям начали советовать поддаваться некоторым искушениям. И люди пришли к выводу, что им достаточно просто верить. Маркетинговый ход, настолько же эффективный для оборота, как продажи в кредит. Раньше казалось, что спасение будет дано даром. Но, как и покупки в кредит, оно больше не пользовалось таким спросом, людям стало плевать, они грешили на тяжелую жизнь, потому что достаточно ведь чуть-чуть верить. Поэтому в Средневековье потребовалось ужесточить правила и ввести денежные сборы. И был изобретен ад и предание о том, что души будут гореть в огне. И пожалуйста — напуганные клиенты были загнаны обратно в церковь, но на этот раз им пришлось заплатить. Церковь стала хорошо зарабатывать и разбогатела, она проделала, черт возьми, отличную работу. Вот что Трульс думал об этом деле, а его собственная вера заключалась в том, что он умрет и на этом все кончится, не будет ни отпущения грехов, ни ада. Но если он ошибался, то он попадет в беду, это ясно. Должны существовать границы того, что можно простить, а у Иисуса едва ли хватит фантазии представить хотя бы парочку из тех вещей, что совершил Трульс.