— Потому что они что-то выигрывают от этого, — ответил мальчишеский голос.
Преподаватель дружелюбно кивнул:
— Так можно подумать, правда? Но убийство ради приобретения выгоды — не самый распространенный вид преступлений, Ветле.
Раздался лающий говорок из области Суннмёре:
— Потому что кто-то кого-то ненавидит?
— Эллинг предлагает убийство из страсти, — сказал преподаватель. — Ревность. Отказ. Месть. Да, определенно. Еще варианты?
— Потому что человек душевнобольной, — прозвучало предложение от крупного сутулого парня.
— Это называется не «душевнобольной», Роберт. — Снова девушка. Катрине был виден только светлый высокий хвост над спинкой стула в первом ряду.
— Это называется…
— Все нормально, мы поняли, что он имел в виду, Силье. — Преподаватель уселся на краешек стола, вытянул перед собой длинные ноги и сложил руки на груди, над логотипом группы «Glasvegas» на футболке. — И лично мне кажется, что «душевнобольной» — прекрасное определение. Но на самом деле болезнь — не такая уж частая причина для совершения убийства. Конечно, есть люди, которые считают, что совершение убийства само по себе свидетельствует о ненормальности убийцы, но большинство убийств рациональны, ведь рационально искать материальной выгоды, рационально искать выход эмоциям и чувствам. Убийца может считать, что убийство заглушит боль, вызванную ненавистью, страхом, ревностью, унижением.
— Но если убийство настолько рационально… — вступил первый парень. — Скажите, сколько удовлетворенных убийц вы видели?
Наверное, главный умник в группе, предположила Катрина.
— Не много, — сказал преподаватель. — Но тот факт, что убийство становится разочарованием, не означает, что это не рациональное действие, до тех пор пока убийца считает , что получит облегчение. Однако, как правило, месть гораздо слаще в мечтах, за яростным убийством из ревности следует раскаяние. Крещендо, для достижения которого серийный убийца прикладывает массу усилий, почти всегда оказывается антикульминацией, и ему приходится начинать все сначала. Короче говоря… — Он поднялся и прошел обратно к доске. — В отношении убийства довольно справедливо утверждение, что преступление не оправдывает себя. Я хочу, чтобы к следующему занятию каждый из вас придумал мотив, способный заставить вас совершить убийство. И я не хочу слышать политкорректное дерьмо, я хочу, чтобы вы пообщались со своей самой темной стороной. Ну ладно, наверное, достаточно будет просто с темной стороной. И прочитайте диссертацию Эуне о характеристиках личности убийцы и ее проявлениях, хорошо? И да, я буду задавать контрольные вопросы. Так что бойтесь и готовьтесь. Всё, все на выход.
Раздался грохот поднимающихся сидений.
Катрина сидела и смотрела на проходящих мимо нее студентов. В итоге в аудитории остались трое: она сама, преподаватель, занятый тем, что стирал с доски, и девушка со светлым хвостом, вставшая позади него по стойке «смирно» с бумагами под мышкой. Девушка была худенькой. И сейчас голос ее звучал иначе, чем во время занятия.
— Вам не кажется, что серийный убийца, пойманный вами в Австралии, испытывал удовлетворение от убийства женщин?
Голос наигранно детский. Как у девочки, которая хочет подольститься к папе.
— Силье…
— Я хочу сказать, он же их насиловал. Так что ему должно было быть хорошо.
— Прочитай диссертацию, и мы вернемся к этому вопросу в следующий раз, хорошо?
— Хорошо.
Но она продолжала стоять, перекатываясь с носка на пятку, словно хотела встать на цыпочки. И дотянуться до него. Не обращая на нее внимания, преподаватель начал собирать в кожаную папку свои бумаги. Тогда она резко развернулась и пошла вверх по лестнице к выходу из аудитории. Заметив Катрину, она замедлила шаг, внимательно оглядела ее, снова набрала скорость и исчезла.
— Привет, Харри, — тихо сказала Катрина.
— Привет, Катрина, — ответил он, не поднимая головы.
— Хорошо выглядишь.
— Ты тоже, — произнес он, застегивая папку на молнию.
— Видел, как я вошла?
— Я почувствовал , как ты вошла.
Он поднял голову. И улыбнулся. Катрина всегда поражалась тому, как сильно изменяла его улыбка: с его лица исчезало выражение жесткости, неприступности и усталости от жизни, которое он носил, как потертое пальто.
В мгновение ока он превращался в шаловливого взрослого мальчишку, излучавшего солнечный свет. Он становился похож на июльский денек в Бергене: такой же желанный, но редкий и короткий.
— Как это понимать? — спросила она.
— Я почти ждал твоего прихода.
— Правда?
— Да. И мой ответ — нет.
Харри сунул папку под мышку, поднялся к Катрине, преодолев лестницу за четыре длинных шага, и обнял ее.
Она прижалась к нему, вдыхая его запах.
— «Нет» в ответ на что, Харри?
— Нет, ты меня не получишь, — прошептал он ей в ухо. — Но ты ведь и так это знала.
— Уф! — сказала она и сделала вид, что пытается высвободиться из его объятий. — Если бы не та страшила, ты бы через пять минут уже вилял хвостом, мальчик. И я не говорила, что ты выглядишь настолько хорошо.
Он рассмеялся, отпустил ее, и Катрина почувствовала, что не возражала бы, если бы он подержал ее в объятиях еще немного. Она никогда с точностью не могла сказать, действительно ли ей хотелось заполучить Харри, или же она просто перестала об этом задумываться, поскольку это было нереально. И со временем это превратилось в шутку неясного содержания. Кроме того, он воссоединился с Ракелью. Или с «той страшилой», как он позволял Катрине называть ее: это определение было настолько нелепым, что лишь подчеркивало раздражающую красоту Ракели.