В доме было тихо.
— Где Аврора?
— Ночует у Эмилии, — невнятно пробормотала Ингрид.
Столе Эуне встал, принял душ, побрился и позавтракал вместе с женой в тишине, поскольку она читала газету. Столе научился прекрасно читать вверх ногами. Он перескочил через статью об убийствах полицейских, в ней не было ничего нового, только очередные догадки.
— Она не зайдет домой перед школой? — спросил Столе.
— Она взяла с собой все вещи.
— Ах вот как. А разве стоит ночевать у подружек среди недели?
— Нет, это плохо. Ты должен был вмешаться, — сказала она, листая газету.
— Ты знаешь, что недостаток сна делает с мозгом, Ингрид?
— Норвежское государство шесть лет оплачивало твою учебу, чтобы ты это знал, Столе, так что, если бы я тоже знала это, я подумала бы, что меня обманывают с налогами.
Столе всегда испытывал смесь раздражения и восхищения оттого, что разум Ингрид с самого утра работал на полную. Она послала его в нокдаун, когда еще не пробило десяти. У него не было возможности выиграть у нее ни одного раунда где-то до обеда. А на самом деле он мог надеяться одержать над ней вербальную победу не раньше шести часов вечера.
Над этим он размышлял, выводя машину задним ходом из гаража и направляясь в свой офис на улице Спурьвейсгата. Столе размышлял над своей неуверенностью в том, что смог бы жить с женщиной, не посылающей его ежедневно в нокдаун. И что, если бы он не знал так много о генетике, для него было бы полной загадкой, как им двоим удалось зачать такого милого и чувствительного ребенка, как Аврора. А потом он забыл об этом. Движение было напряженным, но не более, чем обычно. Важнее всего предсказуемость, а не время, затраченное на поездку. В двенадцать назначено собрание в Котельной, а до этого к нему было записано три пациента.
Он включил радио.
Столе услышал новость, и в ту же секунду зазвонил его мобильник. Он инстинктивно догадался, что между двумя этими событиями есть связь.
Звонил Харри.
— Собрание придется перенести. У нас новое убийство.
— Девочки, о которой говорят по радио?
— Да. Мы, во всяком случае, совершенно уверены, что это девочка.
— Вы не знаете, кто это?
— Нет. Никто не заявлял об исчезновении человека.
— А сколько ей приблизительно лет?
— Невозможно сказать, но, исходя из роста и строения тела, я бы сказал, где-то от десяти до четырнадцати.
— И вы считаете, что это может иметь отношение к нашему делу?
— Да.
— Почему?
— Потому что ее нашли на месте нераскрытого убийства. В баре под названием «Приходи таким, какой ты есть».
И потому что… — Харри закашлялся, — она была пристегнута к водопроводной трубе велосипедной цепью за шею.
— О господи!
Он услышал, как Харри снова зашелся кашлем.
— Харри?
— Да.
— Ты в порядке?
— Нет.
— Что-то… что-то не так?
— Да.
— Кроме велосипедного замка? Я ведь понимаю, что это…
— Перед тем как поджечь, он облил ее спиртом. Пустые бутылки находятся на стойке. Три штуки, все одной марки. И это несмотря на то, что здесь большой выбор напитков.
— И это…
— Да, «Джим Бим».
— …твоя марка.
Столе услышал, как Харри прокричал кому-то приказ ничего не трогать. Затем он вернулся к разговору:
— Приедешь на осмотр места преступления?
— У меня пациенты. Может, позже.
— Хорошо, решай сам. Мы пока здесь.
Они повесили трубки.
Столе попытался сконцентрироваться на дороге, заметив, что стал дышать тяжелее. Ноздри его раздувались, грудь поднималась. Он знал, что сегодня будет лечить хуже, чем обычно.
Харри вышел в дверь, ведущую на оживленную улицу, по которой проносились пешеходы, велосипеды, машины и трамваи. Он немного поморгал на солнце после пребывания в темном помещении и стал рассматривать бессмысленное течение жизни, даже не подозревавшей, что всего в нескольких метрах от нее царит настолько же бессмысленная смерть, сидящая на стальном стуле с расплавившимся пластмассовым сиденьем в виде обожженного трупа девочки. И они понятия не имели, кто эта девочка. То есть Харри догадывался, но был не в состоянии думать об этом. Он сделал вдох и решился додумать свою мысль. Потом он позвонил Катрине, которую отправил обратно в Котельную, чтобы она могла оперативно искать информацию в своих компьютерных сетях.
— О пропаже человека так никто и не заявил? — спросил он.
— Нет.
— Хорошо. Тогда проверь, у каких следователей по особо тяжким есть дочери в возрасте от восьми до шестнадцати лет. Начни с тех, кто участвовал в расследовании дела Калснеса. Если найдешь, позвони им и спроси, видели ли они сегодня своих дочерей. Будь с ними поделикатнее.
— Ладно.
Харри положил трубку.
Бьёрн вышел на улицу и встал рядом с ним. Голос его был тихим и мягким, как будто они беседовали в церкви:
— Харри…
— Да?
— Я никогда ничего хуже не видел.
Харри кивнул. Он знал, что пришлось повидать Бьёрну, но был уверен, что он сказал правду.
— Тот, кто это сделал… — Бьёрн поднял руки и сделал быстрый вдох, издал беспомощный звук и снова уронил руки. — Он, твою мать, заслуживает пули.
Харри сжал кулаки в карманах. Он знал, что и это правда. Убийца заслуживал пули. Одной или трех пуль из «одессы», лежавшей в шкафу в Хольменколлене. Не сегодня, а вчера ночью. Когда чертов малодушный экс-полицейский просто пошел и лег спать, потому что решил, что не может быть палачом, пока у него нет личного мотива, пока он не действует ради потенциальных жертв, ради Ракели и Олега или ради себя. Ну что ж. Девочка из бара не будет спрашивать его о мотиве, для нее и ее родителей уже поздно. Черт, черт!