— Какого рода убийствах?
Я замялась. С монстрами я материалы расследуемых дел не обсуждаю.
— Я знаю, что вы не доверяете мне, ma petite, но это важно. Расскажите мне об этих случаях, пожалуйста.
Слово «пожалуйста» он употреблял не часто. Я рассказала. Не во всех деталях, но достаточно подробно.
— Они подверглись растлению?
— В каком смысле?
— В смысле насилию, ma petite. По отношению к детям это самое точное слово.
— А! — сказала я. — Не знаю, подверглись ли они сексуальному нападению. Они были в одежде.
— Есть вещи, которым одежда не мешает, ma petite. Но это растление должно было совершаться до убийства. Систематическое растление в течение недель или
месяцев.
— Я узнаю. — Тут мне в голову пришла мысль. — А девушкой этот вамп мог бы заняться?
— Заняться — вы имеете в виду секс, ma petite?
— Да.
— Если бы его прижало, он мог бы похитить девочку, не достигшую созревания, но только если бы ничего не нашел. другого.
Я сглотнула слюну. Мы говорили о детях, как о вещах, о предметах.
— Нет, эта девушка была уже взрослой. Вполне сложившейся женщиной.
— Тогда нет. По своей воле он бы до нее не дотронулся.
— Что значит — «по своей воле»? А как еще?
— Мастер мог ему приказать, и он бы послушался, если достаточно боится своего Мастера. Хотя я немногих мог бы назвать, кого он настолько боится, чтобы
пойти на такой отвратительный с его точки зрения поступок.
— Вы его знаете. Кто он? Назовите мне имя.
— Когда прилечу, ma petite.
— Просто назовите мне имя.
— Чтобы вы его могли сообщить полиции?
— Это их работа.
— Нет, ma petite. Если это тот, кто я думаю, это дело не для полиции.
— Почему?
— Коротко говоря, потому, что он слишком опасен и экзотичен, чтобы представлять его общественности. Если смертные узнают, что среди нас есть такие, они
могут обернуться против всех нас. Вы же знаете про этот мерзкий закон, который сейчас болтается возле Сената.
— Знаю.
— Тогда вы поймете мою осторожность.
— Возможно, но если из-за вашей осторожности погибнут еще люди, это поможет принятию закона Брюстера. Подумайте об этом.
— Думаю, ma petite. Можете мне поверить, что думаю. Теперь — до свидания, мне еще многое надо сделать.
Он повесил трубку. Черт бы его побрал! Что значит — «экзотичен»? Что умеет этот вампир такого, чего не умеют другие? Он может вытянуться так, чтобы
пролезть в собачий лаз. Может быть, он заставил бы Гудини позавидовать, но это не преступление. Но я помнила его лицо. Не лицо человека.
Даже не лицо трупа. Что-то совсем другое. Невообразимо другое. И я помнила, как потеряла секунды. Дважды. Я, великий истребитель вампиров, секунду была
беспомощна, как последний шпак. С вампирами секунды достаточно.
Когда видишь такие вещи, начинаешь говорить о демонах, что и делал недавно Квинлен. Полиция не обратила внимания, а я не стала вмешиваться. Квинлен
никогда не видел настоящего демона, а то бы не допустил такой ошибки.
Квинлен
никогда не видел настоящего демона, а то бы не допустил такой ошибки. Один раз оказавшись в обществе демона, этого уже не забудешь. Я бы предпочла дюжину
вампиров, чем одно демоническое существо. Потому что им на серебряные пули плевать.
17
Когда мы вернулись на кладбище, было больше двух часов ночи. Федералы никак не хотели нас отпускать, будто не верили, что мы говорим всю правду. Можете
себе представить? Очень противно, когда тебя обвиняют в сокрытии улик, а ты ни сном ни духом. Мне уже хотелось что-нибудь им соврать, чтобы не разочаровывать.
Наверное, Фримонт нарисовала мой портрет не слишком снисходительно. Вот тебе и плата за великодушие. Но слишком было бы мелочно тыкать друг в друга пальцами с
криком «Это ты виновата!», когда на ковре еще не высохла кровь Бет Сент-Джон.
Ветер, который так уверенно обещал дождь, унесся прочь. Густые тучи, закрывавшие лес, пока мы играли с вампирами в сыщики-разбойники, рассеялись. Высоко
в небе плыла луна, всего два дня после полнолуния. Начав встречаться с Ричардом, я стала больше внимания уделять фазам луны — можете себе представить?
Луна плыла в ярком ночном небе, сияя, как начищенная. Настолько сильным был лунный свет, что от предметов легли легкие тени. Фонарь был не нужен, но
Раймонд Стирлинг его все же взял. Офигенной яркости галогенный фонарь сиял в его руке пойманным солнцем. Он начал было поворачивать фонарь ко мне и к Ларри. Я
подняла руку;
— На нас не светить! Ночное зрение нарушите.
Не слишком дипломатично, но я здорово устала после этой богатой событиями ночи.
Он остановился посреди движения. Мне не надо было видеть его лицо, чтобы понять: ему это не понравилось. Люди вроде Раймонда охотнее отдают приказы, чем
выполняют.
Но он выключил фонарь — молодец. Около него стояли миз Гаррисон, Баярд и Бо. Фонарь был у него одного. Но ручаюсь, что его свиту не волновал вопрос
ночного зрения, и каждый из них был бы рад иметь с собой фонарь.
Мы с Ларри все еще были в комбинезонах, и мой мне уже надоел. Единственное, чего мне хотелось бы, — вернуться в гостиницу и выспаться. Но раз прибывает
Жан-Клод, спать все равно не придется, с тем же успехом можно и работать. И к тому же Стирлинг — единственный здесь клиент, который мне платит. Ну да, я