телу.
— Иди, некромантка, — сказал Янош. — Иди, или этому человеку будет плохо.
Я шагнула вперед.
— Нет! — крикнул Жан-Клод.
Янош махнул бледной паучьей рукой над телом Ларри. Белая рубашка Ларри лопнула и стала пропитываться кровью. С кляпом он не мог вскрикнуть, но, если бы
Янош его не держал, он бы упал.
— Брось оружие и иди к нам, некромантка.
— Ma petite, умоляю вас, не надо!
— Я не могу, Жан-Клод. Вы это знаете.
— Она это знает, — сказал он.
Я поглядела на него, он безнадежно пытался вырваться из-под груды вампиров втрое больше его по весу. Это должно было быть смешно, но не было.
— Она не хочет вас. Она хочет, чтобы у меня вас не было. Вы ей нужны назло мне.
— В эту игру пригласила вас я, помните? — сказала я. — Это мой бенефис.
И я пошла к Яношу. Я старалась не глядеть на то, что было за ним, не видеть, куда иду.
— Ma petite, не надо! Вы — признанный Мастер. Она не может взять вас силой. Ей нужно ваше согласие. Откажитесь!
Я только покачала головой и продолжала идти.
Ей нужно ваше согласие. Откажитесь!
Я только покачала головой и продолжала идти.
— Сначала оружие, некромантка.
Я положила оба пистолета на пол. Ларри яростно замотал головой, издавая сдавленные протестующие звуки. Он забился, упал на колени. Яношу пришлось
отпустить его шею, чтобы не задушить.
— Теперь ножи, — сказал Янош.
— У меня…
— Не пытайся лгать нам здесь и сейчас.
Он знал, что говорил. Я положила ножи на пол.
Сердце стучало так, что едва давало дышать. Я остановилась перед Ларри, поглядела ему в глаза. Вытащила клял — чей-то шелковый шарф.
— Анита, не надо! Не делай этого, ради Бога! Не надо погибать за меня, прошу тебя!
На его рубашке открылся новый порез, снова потекла кровь. Он ахнул, но не закричал.
Я поглядела на Серефину:
— Ты говорил, что так можно порезать только того, у кого есть аура силы.
— У него она есть, — сказал Янош.
— Отпустите его. Отпустите их всех, и я это сделаю.
— Не делайте этого из-за меня, ma petite!
— Я это делаю ради Ларри. Включить сюда всех не выйдет дороже.
Янош поглядел на Серефину. Она валялась на боку, полузакрыв глаза.
— Подойди, Анита. Дай мне руку, и всех отпустят на свободу. Я даю тебе слово, как Мастер Мастеру.
Ларри рвался не от меня, а ко мне.
Янош полоснул его по воздуху, и рукав Ларри залило кровью. Ларри вскрикнул.
— Прекратите, — сказала я. — Прекратите. Не трогайте его. Слышите? Не трогайте его.
Последние слова я выплюнула прямо в лицо Яношу, глядя в мертвые глаза и ничего не чувствуя. Чья-то рука коснулась моего локтя, и я ахнула. Гнев пронес
меня эти последние ярды. То, что я собиралась сделать, слишком меня пугало, чтобы об этом можно было думать.
Серефина потеряла перчатку, и мое запястье охватила ее голая рука — не сильно, не туго, совсем не больно. Я глядела на ее пальцы и не могла говорить —
мешало бешено бьющееся сердце.
— Отпустите его, — сказала она. Как только Янош отпустил Ларри, тот попытался броситься ко мне. Янош небрежно отмахнул его тыльной стороной ладони по
лицу, и Ларри полетел на пол и проехал чуть ли не до стены.
Я застыла. На какой-то страшный миг мне показалось, что Ларри убит, но он застонал и попытался вернуться.
Я подняла глаза и увидела взгляд Жан-Клода. Он преследовал меня много лет, и теперь на его глазах я позволю другому вампиру запустить в меня клыки.
Серефина рывком поставила меня на колени, так сжав кости моей руки, что я испугалась, как бы не было перелома. От боли я поглядела ей в глаза. Они были
глубокими, карими, почти черными. И ласково улыбались мне.
Я услышала запах маминых духов, ее лака для волос, ее кожи. Я затрясла головой. Это была не правда. Не правда. У меня перехватило дыхание. Она
наклонилась надо мной, и когда ее лицо приблизилось, мне на щеку упали густые и черные мамины волосы.
— Нет! Это не настоящее!
— Настолько настоящее, насколько тебе захочется, нинья.
Я взглянула в эти глаза и провалилась в длинный черный туннель.
Я падала туда, к этому огоньку. Я тянулась к нему. Он согреет мою плоть, утешит сердце.
Он станет для меня всеми и всем.
Далеко, как во сне, донесся голос Жан-Клода:
— Анита!
Но было поздно. Ее огонь согрел меня, создал чувство целостности. А боль — такая малая цена за такое счастье.
Черный туннель сомкнулся у меня за спиной, и осталась только тьма и огонек глаз Серефины.
39
Мне снился сон. Я снова стала маленькой. Такой маленькой, что лежала у мамы на коленях, и только ножки чуть свисали. Она обняла меня, и мне было так
хорошо и покойно, и никто и ничто не могло меня обидеть, пока мамочка меня держит. Я прижалась головой к ее груди. У меня под ухом билось мамино сердце.
Сильный, ровный ритм, и он звучал все громче и громче.
Этот звук меня и разбудил, но я не проснулась. Темнота была настолько полной, что я была как слепая. Я лежала в темноте в объятиях мамы — я заснула, лежа
в кровати с ней и с папой. Сердце мамы стучало у меня в ухе, но ритм был не тот. У мамы был шумок в сердце. У нее сердце билось так: сначала медленно, потом
пауза, два быстрых догоняющих удара. А сердце, которое я слышала, билось ровнее часов.
Я попыталась подняться и стукнулась головой обо что-то твердое и неподатливое. Руки ощупали тело, к которому я прижималась, и ощутили атласное платье с