И действительно — ближе к вечеру я смог посмотреть выступление «знаменитого цирка синьора Сароза».
Как выяснилось, от прежнего состава остались только братья-акробаты Марк и Матвей. Ну и сам синьор Сароз, естественно. Огюст не выступал, лишь объявлял номера и обходил столики, собирая в шляпу деньги. Когда он остановился напротив нас, я приподнял шляпу и подмигнул ему:
— Привет, Огюст! Как жизнь?
Узнав меня, Сароз побледнел как полотно и чуть не выронил шляпу с деньгами. Нервно оглядевшись, он первым делом спросил:
— А где… э-э-э… Андрэ? Он с тобой?
— Андрэ сейчас очень далеко, не бойся, — усмехнулся я, наблюдая, как на лицо хозяина цирка возвращается естественный цвет. И очень знакомый блеск в маленьких хитрых глазках. — Огюст, Огюст, ты неисправим. Забудь и думать. Андрэ со мной нет, но вот эта прекрасная девушка, что сидит со мной за одним столом, — придворный маг короля соседнего государства. А вот те крепкие парни, что веселятся за общим столом, — ее телохранители.
Ну и заодно — мои.
— Да ладно, я ничего такого и не думал, — стушевался Сароз. — К чему эти подозрения?
— Вот и отлично. Если хочешь, после представления приходи — посидим, вспомним прошлое…
Удивительно, но у Огюста хватило смелости (или наглости) воспользоваться моим приглашением. Впрочем, прислушавшись к себе, я вдруг понял, что никакой злости к нему не испытываю. Тем более что он привел с собой синьору Сароз, что было для меня приятным сюрпризом — я ведь дал себе слово отблагодарить добрую женщину за то, что она привечала меня во время циркового плена. Мне удалось уговорить ее принять кошель с золотыми и пригласил в Бублинг. Андрэ — человек незлопамятный, к тому же синьора Сароз когда-то подкармливала вечно голодного силача, так что, думаю, он будет рад увидеть старых знакомых.
Как выяснилось из рассказа четы Сароз, труппа распалась вскоре после моего бегства. И первым ушел Синяша. Падение — и прямое и образное — отца, долгие годы бывшего для него кумиром, что-то сдвинуло в голове у парня. Синяша заявил, что не собирается всю жизнь таскаться по свету, кривляясь перед толпой и подвергаясь унижениям. Он твердо решил достигнуть успеха и достатка самостоятельно и на более выгодном поприще. Что он имел в виду, так и осталось неясным, но, судя по грустному лицу синьоры Сароз, она догадывалась, что сын решил связаться с ночным ремеслом.
После ухода Синяши из труппы почти одновременно сбежали к более щедрому конкуренту Сароза жонглер и гимнастка, выполнявшая номер «женщина без костей». Последний гвоздь в крышку гроба, в котором покоился финансовый успех цирка, забила Леди Годива, скоропостижно выскочившая замуж за плененного ее скудными прелестями купца. Верными старому хозяину остались только Марк и Матвей. И то — как горько признался быстро захмелевший Сароз — по причине того, что никто этих известных пьяниц к себе брать не хочет. Правда, Сарозу удалось в том же Либерхоффе завербовать несколько бродяг и обучить их каким-то основам, но «знаменитый цирк синьора Сароза» стремительно шел ко дну. Спасло цирк чудачество Пусия Первого, из-за которого Думмкопф остался на зиму совсем без развлечений. Если бы не полное отсутствие в городе конкурентов, к весне синьора Сароза ждало бы разорение.
На следующее утро погода наладилась, с чистого неба светило холодное ноябрьское солнце, и мы продолжили наше путешествие.
Новая встреча, поджидавшая меня через несколько дней пути, оказалась куда радостнее. Мы как раз проезжали мимо избушки, из которой когда-то выкурили разбойников. Какой-то невнятный сентиментальный позыв заставил меня попросить Коллет свернуть с дороги и посетить это место. Девушка не стала возражать — ей было интересно своими глазами посмотреть на места, где разворачивались события, знакомые ей по моим многочисленным рассказам. В сопровождении троих солдат мы осторожно выехали на поляну — вполне могло оказаться, что разбойники вернулись-таки в свою нору или избу заселили какие-нибудь их коллеги. Я принюхался — запаха дыма и людей не чувствовалось. Зато… я принюхался еще раз… не может быть!
— Иголка!
— Капитан?! — раздалось знакомое ржание, и из кустов высунулась морда моей боевой подруги.
— Ты как здесь оказалась? — Я запрыгнул в седло, болтавшееся на бедняге, словно на заборе. — Иезус Мария, как же ты исхудала!
— Я в прекрасной форме, — слегка покачиваясь, упрямо заявила Иголка. — Небольшой пост способствовал моему духовному совершенствованию. Готова немедленно приступить к службе… А нет ли у вас с собою немного овса?
— Есть, Иголка, конечно есть.
Готова немедленно приступить к службе… А нет ли у вас с собою немного овса?
— Есть, Иголка, конечно есть. — Я чуть не расплакался, увидев, как натерта ее шкура упряжью, которую, естественно, она не могла сама снять. — Сейчас… Надо только до дороги добраться. Там у нас целый отряд, все как положено — с запасами фуража…
Утолив голод, Иголка поведала, что вскоре после моего «полета» через забор в дворцовый парк ее попытались поймать какие-то бродяги. Видимо, они никогда раньше не имели опыта общения с боевой лошадью и, отведав копыт, убрались ни с чем. Однако Иголка побоялась оставаться на месте, справедливо рассудив, что противник может вернуться с подкреплением. Каким-то чудом ей удалось выбраться из города и спрятаться в лесу. Верная Иголка ждала меня двое суток, пока не поняла — что-то пошло не так и капитан не придет. Лошадь оказалась перед выбором — отправиться в город и позволить себя поймать хотя бы страже у ворот или продолжать ждать господина. Первый вариант ей не нравился — сдаваться в плен не хотелось, второй — был просто невыполним, становилось все холоднее, насытиться увядшей травой не получалось, и от голода лошадь мерзла еще сильнее. Тут-то ей и пришло в голову укрыться в избушке разбойников. Еще в первое наше посещение она обнаружила в пустующей конюшне запас сена, а непогоду вполне можно было пережить в доме. Как пояснила Иголка, она собиралась «держать оборону», пока будет возможность, поскольку верила — если я жив, то обязательно буду искать ее и догадаюсь заглянуть сюда. Ну а если нет — сдаться никогда не поздно.