К счастью, вдоль дороги в столицу теснилось множество городов, городков, сел и просто хуторов. А путешествовал я теперь не как в прошлый раз — когда у нас с Булыгой не было и пары медяков за душой — добрая Мэрион убедила меня взять немного денег в дорогу, так что мы с Иголкой вполне могли позволить себе иногда ночевать на постоялых дворах. Единственное, что останавливало меня, — страх перед разоблачением. Как ни хороша была маскировка, всегда оставалась вероятность провала и тогда — опять бегство. А я порядком устал убегать. Но рано или поздно нужно было решиться испытать судьбу. Тут как раз на пути попалось небольшое село, и я решил рискнуть. Мальчишка-конюх, конечно, таращился на меня все то время, что я — не менее пристально — следил, как он устраивает Иголку в конюшне. Да оно и понятно, вряд ли в этой глухомани часто видят путешествующих карликов. Убедившись, что лошадь устроили со всеми удобствами, я бросил мальчишке мелкую монетку и толкнул дверь в трактир. Потом толкнул еще раз.
— Экое чучело, — донеслось до меня отчетливо. Обернувшись, чтобы осадить нахала, я никого не увидел. Мальчишка, правда, продолжал исподтишка наблюдать за мной, но остался сидеть возле конюшни — слишком далеко, чтобы я его мог услышать. Больше во дворе не было ни души, только несколько кур вяло ковырялось в грязи.
— Челове-э-эк, Венец Мирозда-а-ания, Царь Природы! — с презрительной интонацией продолжал мой невидимый хулитель. — Присвоил себе право решать, кому из малых сих жить, а кому умереть. А на деле-то — жалкая душонка, обремененная трупом! А часто и труп у душонки такой же жалкий…
Я наконец понял, кто произносил эту обличительную речь. Сидевший на борту телеги петух нахохлился под моим взглядом и проскрежетал:
— Ну чего уставился? Петуха в первый раз увидел, что ли?
— Цитирующего Эпиктета — в первый, — признался я.
— Ты что, понимаешь меня? — От изумления петух так вытаращился, что стал похож на филина.
— Понимаю, — развел я лапами. — Так уж вышло. Не понимаю, правда, чего ты меня оскорбляешь? Мы разве раньше встречались?
— С тобой — нет. Такого урода я бы запомнил. — Надо признать, петух быстро оправился от потрясения и вернулся к своему желчному тону. — Хотя все вы, люди, одинаковы. Ненавижу!
— И за что же ты нас ненавидишь?
— За что?! А разве не за что? Вот что ты сделаешь первым делом, зайдя в трактир?
— Ну-у-у… спрошу, есть ли свободные комнаты.
— А потом?
— Закажу ужин…
— Вот! А из кого, по-твоему, приготовят ужин? А? Все вы убийцы и каннибалы!
— Насчет каннибалов — не соглашусь.
Мы не едим себе подобных — как правило. В чем-то ты, конечно, прав. Но так уж устроен этот мир — травоядные поедают траву, хищники — травоядных…
— И что же, мне на этом основании теперь броситься тебе на шею с объятиями? — ехидно поинтересовался петух.
— Ну тебе-то бояться нечего, — попытался я утешить петуха. — Петухов-то обычно не трогают.
— То есть ты считаешь, меня должно утешать, что мое племя истребляют, когда сам я в безопасности?! У тебя воистину низкая, извращенная душа! К тому же я слишком стар и меня решили заменить молодым петухом. Я это точно знаю — слышал, как это сказал хозяин постоялого двора. Так что иди и закажи курятину. Пусть это произойдет быстрее, я устал ждать свою судьбу! Убирайся с глаз моих! Ступай, набивай брюхо, убийца!
Не найдя, что возразить пернатому философу, я пожал плечами и навалился на чертову дверь всем телом — только тогда она соизволила открыться. Внутри оказалось довольно людно — видать, из-за скверной погоды местные жители собрались в единственном на все село трактире пропустить пару кружек пива или стаканчик-другой чего покрепче. Поначалу на меня внимания не обратили — точнее, просто никто не заметил моего появления. Но пока я шел через зал, разговоры утихали, из-за дальних столов даже кое-кто вскочил и подошел поближе, чтобы лучше меня разглядеть. Надвинув шляпу поглубже, я, стараясь всем своим видом продемонстрировать уверенность, промаршировал к стойке. Одноглазый трактирщик оказался единственным, на кого мое появление не произвело особого впечатления. Свесившись через стойку, он оценивающе оглядел меня с ног до головы и, видимо, сочтя не особо выгодным клиентом, уныло протянул:
— Ну чего надо?
— Комнату на ночь. — Я бросил на прилавок золотой. — Ужин. Лошади — овса. Лишку можешь оставить себе.
— Благодарю, щедрый господин! — немедленно сменил тон трактирщик. — Что будет угодно на ужин? Есть кабаний бок с гречневой кашей, солянка, пирог с птицей…
— Давай пирог, — мстительно решил я. — Пришли в мою комнату.
— Вино? Пиво?
— Молока. — Я забрал ключ и, стараясь сохранить достоинство, вскарабкался по лестнице на второй этаж под прицелом двух десятков глаз. Чуткие уши различили чей-то разговор шепотом: «Экий хорек криволапый!» — «Зато у него, похоже, золотых куры не клюют!» — «Это точно! Комната в этом клоповнике да кусок пирога — это ж и четверти золотого не стоит!». Алчность, прозвучавшая в голосах разговаривающих, мне сильно не понравилась. Похоже, не стоило тут швыряться золотом. Оставалось надеяться, что в таких маленьких селах обычно нет профессиональных воров и грабителей — для них тут просто не найдется достаточно работы. Тут я вспомнил, что село-то маленькое, да ведь расположено прямо на главном тракте Либерхоффе — Куаферштадт, и настроение у меня резко испортилось. Доводилось мне слышать о целых династиях, промышлявших воровством и грабежами именно в таких «придорожных» селах, да о трактирщиках, пускавших одиноких путников под нож ради багажа и лошадей. Пожалуй, выспаться мне сегодня не придется…