— Ай, молодцы! Все-таки заловили душегуба! Кому удалось?
— Да это… — замялся один из «ловцов». — Сам он приперся. Клара пошла за водой к колодцу и увидала, как он топает прям по главной улице. Совсем обнаглел!
— Вот дела. — Староста обошел вокруг связанного разбойника, разглядывая со всех сторон, словно какую диковину. — Или и впрямь обнаглел, или окончательно сдурел. Он и раньше-то не великого ума был, а от жизни в лесу небось последний потерял.
— Ум-то, может, и потерял, да не весь! — встрял все тот же мужик. — Глянь, что у него в мешке заплечном нашли!
— Ишь ты… — Староста осторожно повертел в руках меч, потрогал ткань мундира. — Вещи-то знатные, явно дворянину или богатому купцу принадлежали. Признавайся, упырь, кого ограбил?
— Булыга не грабил! — с некоторым даже достоинством возразил разбойник. — Это моего господина. Он сказал нести.
— Нет, вы только послушайте! — всплеснул руками староста. — «Моего господина»! И как только ума хватило такое придумать?! Кто ж тебя, чучело лесное, в слуги возьмет? И где твой господин сейчас? Почему ты один пришел?
— Здесь… — Булыга растерянно огляделся, видимо только теперь сообразив, что меня рядом нет. Я благоразумно спрятался за калитку. — Был только что здесь! Господин! Господин, где вы?! Помогите мне, господин!
— Ой, умора! — сквозь смех простонал староста. — Он ведь, похоже, и впрямь какого-то господина зовет! Совсем умом тронулся! Ну ведите его пока в погреб, завтра разберемся…
Пока Булыгу под гогот толпы заталкивали в погреб, я незаметно прокрался в дом старосты — благо дверь он закрыть за собою забыл. Внутри дом производил еще более солидное впечатление — пожалуй, местный староста живет побогаче, чем иные знакомые мне дворяне! Да и, если подумать, остальные селяне выглядели вполне себе сытыми и довольными жизнью, одежда на всех справная… Интересно, чем же они таким промышляют в своем захолустье? Не торговля же овощами с огородов приносит такие прибыли?
Тут в дом вернулся староста, и я вынужден был немедленно искать убежище под кроватью.
Покрывало свешивалось до самого пола, так что мне совершенно не видно было, что происходит в комнате, зато отлично все слышно. Надо сказать, кошачий слух не только намного сильнее человеческого, но и чувствительнее — в том смысле, что разнообразные звуки приобретали множество оттенков, человеку недоступных.
Так, например, в звуке шагов старосты мне совершенно отчетливо слышалось раздражение и почему-то — страх. Страх этот выдавало и бормотание, с которым староста принялся расхаживать по комнате. Большей частью то были разнообразные и довольно заковыристые ругательства, но в том, как они произносились, в интонациях — во всем этом была растерянность и все тот же страх.
— Берта! Иди сюда! — решившись на что-то, рявкнул староста.
— Сам и иди, если тебе надо! — немедленно отозвался сварливый женский голос откуда-то из глубины дома. — Я тебе что, собачонка какая, по первому слову бегать? Некогда мне!
— Берта, я тебе сказал, иди сюда! Или сам приду, но ты отведаешь тумаков!
— Что-о-о?!
Хоть я и пребывал в безопасности под кроватью, но, услышав полный праведного гнева вопль, невольно втянул голову в плечи и зажмурился.
— Ах ты, тупоумный жирный бурдюк! Да как у тебя только язык повернулся такое сказать! — Загрохотали шаги, и в следующий момент голос уже раздавался в комнате. — Да чтобы у тебя все волосы повылезли, а новые проросли внутрь твоей пустой башки! Как ты только посмел такое мне сказать?!
— Заткнись, Берта! — Староста ударил кулаком по столу. — Заткнись! Андрэ вернулся…
— Как ты смеешь… Андрэ?
— Да.
— Не может быть!
— Повтори это хоть дюжину раз, но так есть. — Староста опустился на стул. — Заявился прямо среди дня в деревню.
— Его…
— Нет, к сожалению. Он никому не угрожал, даже не сопротивлялся, когда его вязали. Это-то меня и пугает больше всего! Значит, так и задумал, чтобы его живым повязали! Он хочет все рассказать!
— Да брось ты! У него ума на это ни в жизнь не хватило бы! Да и с чего бы теперь-то? Сразу ничего не сказал, а через три года вдруг решился?
— В том-то и дело. Сразу мог не сообразить — испугался, да и сколько ему тогда было? Семнадцать зим всего. Сидел все это время в лесу, думал, думал и надумал. К тому же он про какого-то господина плел. Я решил было — совсем у парня ум за разум зашел. А теперь думаю — вдруг и впрямь встретил его какой-то умный человек, выслушал и понял, какую выгоду из той истории извлечь можно!
— И где же этот господин? — В голосе Берты явно прозвучало недоверие. — У Андрэ на лбу написано, что он дурачок. Кто такого слушать станет?
— Не знаю. Вон на сундуке веши лежат — при нем нашли, явно не с простого человека! Может, конечно, он кого-то ограбил в лесу, но вдруг и впрямь его господина? Правда, Клара — ну ты знаешь, вдова Клара, что на отшибе живет, — говорит, он так в село один и вошел… Да неважно! Может, и нет никакого господина, но Андрэ нам и в одиночку опасен.
— Опасен, — мрачно согласилась женщина. — Но от тебя в деревне многие зависят, твое слово всяко больше значит, чем бредни какого-то разбойника.
— Так-то оно так, да ведь многие и в спину ударить не прочь, — пригорюнился староста.
— Опасен, — мрачно согласилась женщина. — Но от тебя в деревне многие зависят, твое слово всяко больше значит, чем бредни какого-то разбойника.