Подивившись совершенно несвойственному мне образу мыслей, я опять свернул в лес и с максимальным комфортом устроился в ветвях граба. Весь мой воинский опыт подсказывал, что где-то в этот момент преследователи должны были сообразить, что так далеко пешком ни одному коту ни в жизнь не уйти. Если скачка не вышибла из Огюста мозги, он догадается, что я пропустил их мимо себя и теперь иду следом. А если он это поймет, то наверняка устроит засаду. Ну что же, посмотрим, на сколько хватит твоего терпения, Огюст…
Терпения у синьора Сароза хватило всего часа на три. Потом на дороге показались Марк и Матвей, за ними — Синяша, ведущий под уздцы лошадь с криво восседающим Огюстом. Замыкал шествие Булыга. Синьор Сароз непрерывно крутил головой и оглашал окрестности заунывными воплями:
— Господин капитан! Выходите! Нам есть что обсудить! Конрад, у меня к вам выгодное предложение! Конрад! Выходи! Выходи, подлый кот! Выходи, сволочь!
Дождавшись, пока процессия удалится достаточно, чтобы не слышать завываний Огюста, я спустился с дерева и побрел в сторону Либерхоффе.
Вновь свободный.
Снова один.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой повествуется о том, как благородный Конрад фон Котт повстречал ведьму с улицы Маргариток и какой неожиданностью это для нее закончилось
Шут оказался прав, и в его правоте мне пришлось убедиться гораздо раньше, чем он сам предсказывал. «Прогулка» с самого начала оказалась не из легких, но я даже предположить не мог, насколько она будет тяжелее в конце пути!
До Либерхоффе я добрался на вторые сутки своего бегства — совершенно обессиленный, со стоптанными в кровь лапами. За все время пути я не останавливался ни для сна, ни для еды… впрочем, есть все равно было нечего — продиктованная отчаянием и голодом попытка изловить какую-нибудь птичку или белку закончилась плачевно — у меня ведь не было того охотничьего опыта, который настоящие коты и кошки впитывают с молоком матери. Белка пребольно укусила меня и скрылась в ветвях дерева, а легко ускользнувшая из моих когтей сойка еще долго преследовала меня, отпуская на весь лес обидные комментарии и норовя нагадить на голову.
Белка пребольно укусила меня и скрылась в ветвях дерева, а легко ускользнувшая из моих когтей сойка еще долго преследовала меня, отпуская на весь лес обидные комментарии и норовя нагадить на голову. Кошачьими лапами нормально закрепить мешок с вещами на спине не получалось, так что он постоянно сползал, натирая хребет. Если в начале пути он казался мне просто тяжелым, то к концу вторых суток я готов уже был его выбросить. Причем не выбросил я его исключительно потому, что к этому моменту уже перестал критически воспринимать происходящее со мной. По правде сказать, возвращение в город я помню смутно — голова кружилась от усталости и голода. По-моему, я о чем-то спорил со стражниками и что-то спросил у торговки пирожками. Во всяком случае, в памяти остались убегающие люди, но убегали они именно от меня или у паники была иная причина? Не помню… В этом полубезумном состоянии меня на счастье занесло в какие-то склады, где я инстинктивно забился в самый укромный угол и свалился без чувств.
Пришел в себя я от голода.
Надо заметить, одним из главных потрясений моей юности стало чувство голода. Семья наша, как я уже говорил, никогда не была богата, но мы не голодали. Бедность наша выражалась в том, что следовало бы назвать символами престижа — мы не устраивали балов и приемов, редко посещали таковые у других дворян, не было в заводе у нас также охоты и прочих развлечений, что приняты в аристократических кругах. Мы вели простую, скромную жизнь, мало чем отличавшуюся от жизни принадлежавших семье крестьян, разве что жили в замке и не трудились в поле. В отрочестве это экономное бытие убеждало меня в бедности моей семьи и служило источником дополнительных унижений в среде сверстников из благородных семейств, и без того издевавшихся надо мною из-за короткого имени. Однако я никогда не знал, что такое голод. Впервые мне довелось испытать это чувство, лишь став ландскнехтом, именно тогда я понял, насколько ошибался, считая нашу семью бедной, а положение свое — невыносимым. Нет, конечно, бывали дни и даже целые недели, когда мы обжирались деликатесами, а вина было столько, что солдаты мыли им свои сапоги. Но золотые времена для наемников давно миновали и гораздо чаще жилистый бок тощей коровы или козы, сваренный с ячменем, казался нам пищей богов. Помнится, однажды мы даже наловили и зажарили змей, а в другой раз Бешеный Огурец — чокнутый француз, имени которого никто в отряде не знал, — приготовил нам суп из лягушачьих лапок. Кстати, весьма вкусный… Я бы сейчас не отказался от миски-другой…
Я услышал какое-то тихое шуршание и чуть-чуть приоткрыл глаза. У самого моего носа крутились трое мышат. Вначале я даже не понял, что происходит, но по обрывкам фраз вскоре догадался — трое мышиных подростков обнаружили спящего кота и теперь кичились друг перед другом храбростью. Кто дольше простоит спиной к морде хищника, кто подойдет ближе всех, кто осмелится дернуть за ус… Такие маленькие, такие наивные, такие смешные в своем пафосе… такие мягкие и вкусные!