В имение. Навсегда.
* * *
— …Сами боги меня сюда направили! Я ведь тебя и искал, Дрона! Сперва в Шальвапурскую обитель ездил — может, слыхали, где ты… Потом к Мастеру Доспеха Ишвару, потом в земли ядавов — говорили, что тебя близ Матхуры видели! А там смотрю: срок весь вышел, а толку нет! Вот я и решил ехать к Вьясе, умолять вернуться со мной в Город Слона… Вьясу там уважают, пусть упросит дать мне еще полгода!
Последние слова Крипы вывели меня из задумчивости.
Особенно если учесть, как я любил ездить в Хастинапур: смотреть на своих проклятых детей, которые по Закону не мои, смотреть на место своего позора, который, в сущности, тоже был не моим, встречаться с отцом, тем, кого звали Грозным, а меня зачислить к нему в сыновья мог разве что безумец…
— С кем беда, Крипа? — спросил я. — С тобой? С царевичами? И зачем тебе спешно понадобился Дрона?
— С сестричкой моей беда. Ты-то знаешь, мудрый, что она женщина, ты да еще Опекун, да еще отцы наши… и все. Для остальных она — мой брат. Говорил я ей: брось притворяться, объявись как положено! В детстве не послушалась, в юности уперлась, служанок на поприще не подпускала, все сама да сама, а сейчас поздно оказалось! Грозный-то нам обоим чин воинских наставников предложил… оба и согласились. А месяцев семь-восемь назад к моей Крипи один скопец-выродок гоголем подкатился. Дескать, именно таких мужчинок и любит: крепеньких, жилистых, словно кожаный ремень — тянется, мол, не рвется! Услады райские обещал: он в дворцовом антахпуре [46] такие уловки подсмотрел-выучил, что любая баба против него — бревно бесчувственное!
Я обратил внимание, что на скулах Дроны при рассказе о скопце-выродке угрюмо катнулись желваки и лицо Брахмана-из-Ларца потемнело.
Словно о чем-то знакомом слушал, до боли знакомом… до боли.
Я же остался спокоен: зная повадки взрослой Крипи, действительно рожденной женщиной лишь по ошибке, я неплохо представлял себе дальнейшую судьбу среднеполого сластолюбца.
При ее-то норове и внешности можно успешно выдавать себя за мужчину до конца дней.
А что безусая-безбородая — так мало ли какие дети из тростника без мамы рождаются?
— Сестричка красавца выслушала, за шкирку уцепила и на конюшню поволокла. В навозе купать, для благоухания. А этот… эта… это, — брахман Крипа не нашел слов, и лишь выразительно сверкнул взором, — вой подняло! Вот, мол, люди добрые, хотел меня воинский наставник снасильничать, помогите-спасите! Помогли, спасли, начали разбираться — тут и всплыло, откуда у сестрички ноги растут и что там рядом располагается! Стали гадать: зачем столько лет мужиком притворялась, зачем на чин наставника согласилась… Не иначе зло таила: сглазить царевичей, порчу на Лунную династию навести, дворцовых красавиц яджусами уродовать! Спасибо, сам Грозный вмешался…
Крипа закусил губу и пристукнул кулаком по колену, вспоминая неприятный для себя разговор с Грозным, за который только что вслух благодарил регента.
— У меня спросил: зачем? Стою, язык к небу прилип, а отвечать надо. Вот, говорю, с детства была помолвлена, решила блюсти верность жениху, а как найденышу-бабе во дворце верность блюсти? Оттого, мол, и скрывала женские стати… Грозный спрашивает: кто жених? А кто жених, если нас семилетками подобрали? Кого я знаю? Не Опекуна ж называть! Ну и ляпнул: жених уважаемый, Дрона, сын Жаворонка… Дал мне Грозный полгода: жениха найти и ко двору представить!
Собравшись с духом, Крипа посмотрел прямо на Дрону и закончил рассказ:
— Вот и все.
Он умоляюще моргал, и я еще подумал: как же мы все-таки уязвимы! Ведь это Крипа-наставник, железный Крипа, о котором среди Кауравов ходили легенды, науку которого прославляли от предгорий Химавата до реки Кавери, и десятки знатных недорослей добровольно съезжались в Хастинапур, надеясь попасть в обучение к Крипе-найденышу… Сестра-брат была тенью его, тенью привычной, способной на время заменить самого Крипу и вновь уйти… точно что в тень! Зато когда сестру клюнул жареный фазан судьбы, железный Крипа готов на коленях ползать перед мнимым женихом — лишь бы спас!
До чего мы все похожи… мы, люди.
Даже если у одного глаза светятся в ночи, у другого стрела льнет в полете к стреле, как влюбленные кобры, а третьего зачали невесть где и невесть кто!
Дрона поднялся и аккуратно отряхнул подол своего мочального платья.
— Спать пошли, — сказал он. Глазами побитого пса Крипа следил за сыном Жаворонка.. Один Брахман-из-Ларца — за другим.
— Спать, говорю, пошли, — повторил Дрона и повернул голову к нам. — Завтра вставать рано. В Хастинапур небось пешком идти придется?
И я увидел с изумлением: в черных омутах его глаз мерцают проказливые светлячки.
Отчего малоподвижное лицо Дроны кажется маской.
ГЛАВА XII
ЛЮБИТЬ БОЛЬШЕ ВСЕХ
Заметки Мародера, Город Слона, 13-й день 2-го лунного месяца
По иронии судьбы сын Жаворонка попал в город Слона тем же путем, что и первый ученик Рамы-с-Топором, больше известный теперь как Гангея Грозный.
Крайние южные ворота, двадцать четвертые из тридцати двух общегородских, в мгновение ока распахнулись перед Крипой — воинского наставника царевичей в Хастинапуре уважали. Да и причина его спешного отъезда успела навязнуть в зубах горожан, чтобы весть о возвращении в срок готова была стрелой упорхнуть с тетивы.