Двужильный он, что ли?
Наконец сын Жаворонка распрямился.
— Гуру, дозволь мне сделать еще два выстрела прежним способом. В случае промаха я больше никогда не стану перечить.
В случае промаха я больше никогда не стану перечить. И пренебрегать твоими советами.
— Ладно. Убедись сам, — махнул рукой наставник. Дрона вновь поклонился и взялся за лук.
Тем временем царевич, окрыленный собственной меткостью и похвалой учителя, всаживал в тыкву Одну стрелу за другой. Красное пятно скрыла густая поросль — оперенные веретена из бамбука и тростника торчали в центре мишени, напоминая иглы в хвосте дикобраза. Тетива гулко хлопнула по кожаному нарукавнику Дроны. Наставник посмотрел на маленького упрямца, перевел взгляд на истерзанную тыкву…
Стрелы в мишени не было.
Тонкой бамбуковой стрелы с подстриженным оперением и шилообразным наконечником «Кшурапара».
«Мимо! — злорадно подумал учитель, — Впредь наука будет!»
— Закон Дханур-Веды молчит, а Польза несомненна, Гуру. Сейчас я повторю выстрел.
И только когда еще одна стрела Дроны — уже с наконечником «Зуб теленка» — вырвала сердцевину тыквы, расплескав ее оранжевой кашицей по веткам ююбы, Лучник-Гуру поджал губы, мысленно ругая себя за тупость: теперь было ясно — первая стрела точно поразила цель, пробив тыкву навылет.
Вон торчит в стволе растущего позади апельсинового дерева.
Впрочем, наставник на то и был наставником, чтобы понимать: мальчик доказал свое. Закон Дханур-Веды молчит, это подтвердил вслух сам Лучник-Гуру, а Польза…
Польза несомненна.
— Хорошо. Я вижу. Можешь и дальше стрелять так, если тебе удобнее. Но овладей и обычным способом, чтобы затем сознательно выбирать лучший.
— Слова Гуру подобны святой амрите. — Дрона припал на колено и коснулся праха под ногами наставника.
Сейчас мальчишка просто обязан был улыбнуться, но этого так и не произошло. Царевич Друпада, сосредоточенно сопя, прилаживал стрелу в нижней трети лука. Получалось плохо.
ГЛАВА V
СЕТЬ ДЛЯ МИРОДЕРЖЦЕВ
Заметки Мародера, обитель близ Шальвапура, середина периода Васанта
— Восславься, Могучий, Стогневный, Обильный дождями, о Индра-Владыка! — взлетает к небесам, сияющим утренней голубизной, сильный голос жреца-взывателя.
— Восславься! — рокочет хор подобно отдаленному грому.
— Внемли песнопениям. Вихря Губитель, и щедрой рукою дождь нам пошли, чтобы на пашнях привольно хлеба колосились, чтоб голода-горя не знать!
— Чтоб голода-горя не знать!..
— И Сурью Лучистого, Золото Мира, что свет и тепло животворные шлет нам, мы прославляем!
— Мы прославляем!
— Пусть будут щедры его руки — лучи золотые, даря нам божественный Жар в той мере, что надобно людям, коровам, и злакам, и травам, и тварям живым!
— Божественный Жар!..
— Восславься и ты, Ваю-Ветер летучий, и тучи, что полны живительной влагою, нам пригони… Сидя на пригорке под выгоревшим полотняным зонтом, старый Хотравахана с удовлетворением наблюдал за проведением обряда Гавамая [20] . В случае чего — старик готов был в любой момент вмешаться в происходящее, но повода вмешиваться ему не давали. Обряд успешно подходил к концу, и близилось финальное жертвоприношение.
Вот жрец-взыватель в белых одеждах, развеваемых ветром, торжественно воздел руки к небу, произнося последние строки гимна. Вот уже задымился, плеснул язычками огонь на алтаре — Семипламенный Агни благосклонен к достойным, не заставляя себя долго упрашивать.
Взыватель — сейчас он казался куда выше ростом, чем был на самом деле! — принял из рук жреца-исполнителя чашу с освященным рисом и степенно, как подобает вершителю обряда, направился к алтарю.
Взыватель — сейчас он казался куда выше ростом, чем был на самом деле! — принял из рук жреца-исполнителя чашу с освященным рисом и степенно, как подобает вершителю обряда, направился к алтарю.
Обязанности жреца-взывателя, одного из четверых Ритвиджей, главных жрецов любого моления, сегодня исполнял Дрона, сын Жаворонка. Так что глава обители был спокоен — этот не собьется от волнения, не запутается, не поспешит…
Потому-то и доверил юноше столь важную роль в весеннем обряде плодородия.
Всенародный, Пожиратель Жертв, полыхнул чадным факелом. Почти сразу огонь радостно затрещал, просветлел пламенем, принимая в себя топленое масло и рис. Девять бурых коров начали ритуальный обход вокруг алтаря, двигаясь посолонь, ведомые жрецом-певцом, что важно вышагивал впереди, распевая строки гимнов. На каждом девятом шаге коровий пастырь встряхивал связкой серебряных колокольцев, и тогда иегромкий, но отчетливо слышимый перезвон растекался вокруг, прозрачной паутинкой опутывая место проведения Гавамаи.
И шелестели палой листвой, плелись чудной вязью мантры жреца-взывателя, отрока Дроны, Брахмана-из-Ларца. Щепотки благовоний и кусочки душистого алоэ равномерно падали в огонь, жрец-исполнитель был выше всяческих похвал, и казалось, что пламя подрагивает от удовольствия — до того все было правильно и хорошо.
Да, и хорошо весьма!
— Свастика!
Юный Дрона раскинул руки крестом, будто пытаясь обнять все Трехмирье, и божественный возглас Тваштара-Плотника громко исторгся из его уст. От старого брахмана не укрылось, что на какой-то миг лицо юноши омрачилось выражением недоумения и, кажется, даже испуга, но жрец-взыватель сразу овладел собой.