Кто кого, значит.
Я уж, чтоб ребят подбодрить, даже складуху похабную орать стал:
На горе стоит ашрам, Из него торчит лингам, Молоко с топленым маслом Густо льются по ногам!
Ребята на меня скосились, осклабились с тоской… Я аж подавился. Хотел подбодрить, а вышло…
И тут вижу — бхуты-бхараты! — там, где пыли поменьше, носится по полю колесница с царским штандартом панчалов на древке! Не иначе как сам раджа Друпада во главе своих в поле выехал! Жаль, далеко — из лука не добьешь. Да и не мне, простому служивому десятнику, царей коцать — на них свои есть, велико-колесничные, белая кость!
А потом гляжу: бой вроде как стихать начал. Чудо! Совсем стих, прекратился, пыль осела — и выезжает навстречу царской колеснице упряжка наставника Дроны, что у нас в Хастинапуре меньше года назад объявился…
Заметки Мародера, южный берег реки Господня Колесница, равнина перед Кампильен вторая половина сезона Цицира
Дрона с Грозным — матерый бык-гаур и нахохленная гридхра — стояли рядом на пологом холме в двух полетах стрелы от стен Кампильи.
Молчали.
Следили за тщательно спланированной мясорубкой.
Оба прекрасно знали, что подкрепления не придут на помощь загнанному в угол Панчалийцу. Наместники-правители соседних городов благоразумно решили выждать, заранее зная результат своей осторожности.
Так было при взятии Бенареса, так было в «Десяти Крепостях» и княжестве Бхопал, так было в Центральных Провинциях, в Магадхе, в землях видехов-Бестелесных, сухмов и пундров, так было в Мальве и Патне…
Так будет здесь, в Панчале.
Оба полководца видели, как внезапно раскрылись южные ворота панчалийской столицы — словно лопнул созревший нарыв! — и сверкающая металлом лава выплеснулась из города наружу.
Огибая застрявший у ворот таран и растекаясь по полю боя.
Надо отдать должное Друпаде — ни Дрона, ни даже Грозный не ожидали от него такого. Отчаянный бросок самоубийцы застал хастинапурских солдат врасплох. Ряды штурмующих смешались, смялись под натиском боевых слонов, а вслед за слонами уже неслись колесницы и всадники, поливая захватчиков дождем стрел, дротиков и метательных булав.
— Резервную притану [48] — в бой! Пусть идет в лоб! Пять дюжин слонов с ангами-вожатыми — на правый фланг! — во всю глотку рявкнул Грозный. Один из ожидавших приказа гонцов дернулся как от пощечины, вихрем взлетел на спину чалого камбоджийского скакуна и умчался прочь.
— Воеводе левой руки развернуть своих людей двойным полумесяцем, подтянуть тяжелых копейщиков с лучниками и отсечь панчалов от ворот, — уже спокойнее отдал Грозный следующий приказ.
Второй гонец унесся на левый фланг.
— Панчалиец все-таки выбрался на равнину, — нарушил наконец свое молчание Дрона, хладнокровно изучая побоище внизу. — Не кажется ли тебе, о Грозный, что пришло время для колесниц? Кони застоялись, да и выковыривать потом раджу из стен, как моллюска из раковины, если мы дадим ему уйти, наигравшись…
— Ты, как всегда, прав, мудрый Наставник, — одними губами усмехнулся Гангея, в упор поглядев на сына Жаворонка.
Второй гонец унесся на левый фланг.
— Панчалиец все-таки выбрался на равнину, — нарушил наконец свое молчание Дрона, хладнокровно изучая побоище внизу. — Не кажется ли тебе, о Грозный, что пришло время для колесниц? Кони застоялись, да и выковыривать потом раджу из стен, как моллюска из раковины, если мы дадим ему уйти, наигравшись…
— Ты, как всегда, прав, мудрый Наставник, — одними губами усмехнулся Гангея, в упор поглядев на сына Жаворонка. — Полагаю, ты желаешь лично возглавить наших махаратх. [49]
— Желаю, — спокойно ответил брахман, не отводя взгляда. — Я давно не виделся с моим другом Друпадой-Панчалийцем. Если же мне не изменяет зрение, то царское знамя сейчас мелькает на поле боя. Друпада — истинный кшатрий, при встрече он способен одарить скромного отшельника вроде меня множеством щедрых даров. Упустить редкую возможность разбогатеть?.. Так я возьму колесничную чаму [50] , Грозный? — Бери. Я бы и сам… — Вздох колыхнул могучую грудь регента. — Впрочем, не важно. Ступай.
С момента поединка, когда Грозный бросил вызов своему наставнику, Раме-с-Топором, регент Хастинапура по сей день ни разу сам не принимал участия в бою.
Ни разу. Он стыдился признаться кому бы то ни было, что ему часто снится один и тот же сон. Будто он стоит на Поле Куру, сплошь усеянном невероятным количеством войск, и говорит, дергая седой чуб:
«Я не вижу воителя, равного себе на земле! Мощью своего оружия я могу в одно мгновение сделать необитаемой эту Вселенную вместе с ее богами, асурами, ракшасами и людьми. Теперь же я буду последовательно убивать по десять тысяч людей ежедневно… ежедневно… убивать…»
Обычно в этом месте Гангея просыпался..
В глубине души он понимал: сказанное им-спящим во многом правда. Случись поединок с учителем не в Безначалье, а здесь, на равнине перед Кампильей…
Грозный всем сердцем боялся сорваться, отпустить поводья запретов в пылу боя.
И поэтому приказывал, не участвуя.
Впрочем, лишь безумцу взбрело бы в голову обозвать трусом самого Грозного, чья слава гремела во всех Трех Мирах, полубога, близящегося к восьмидесятилетнему рубежу и тем не менее способного в шутку поднять над головой панцирного бойца, трижды пронеся его на вытянутых руках вокруг ристалища.