В дощечку были врезаны два бронзовых кольца на близком расстоянии друг от друга.
Я уже знал, что последует за этим, и втайне даже огорчился. Было бы гораздо приятнее попросту надавать тумаков нахальному брахману-птице… Да, тумаки есть тумаки, что подтверждено Святыми Ведами, которых я ни разу не читал.
Но продемонстрировать чужаку тайное мастерство презренных шудр тоже было достаточно неплохо.
И душа моя возликовала.
Думаю, в следующем воплощении я обязательно стану кшатрием, великим воином, защитником друзей и грозой для врагов. Ездить придется на золотой колеснице, застеленной шкурами тигров — а как же иначе?! — под царским зонтом, бренча колокольцами. А звать меня будут по-прежнему Силачом… скромно уточняя — Силач-из-Силачей. Минут годы, я прозрею и вспомню, кем был раньше, преисполнясь…
— Не вертись! — строго бросил Гуру.
Отвесив мне хлесткий подзатыльник.
Я расстроился, а Гуру привязал к кольцам два длинных ремня, на концах которых крепились шары из хлопка — каждый размером с голову шестимесячного младенца.
Факел дважды ткнулся в шары, хлопок мгновенно занялся, и досужему взгляду вполне могло бы показаться: сейчас, сейчас огненные головы ударятся макушками о землю, отскочат и вцепятся жгучими челюстями в Силача-ленивца! Я еще раз расстроился, потому что скуластое лицо брахмана-птицы оставалось бесстрастным, а другого досужего взгляда мне было не дождаться! Впрочем, время для посторонних мыслей вышло до последней кшаны [37] .
Пора начинать «Пляску Гридхры».
Думаю, со стороны это выглядело бесподобно. Я сам не единожды видел, как ту же «Пляску» исполняют мои товарищи, и хлопал в ладоши, крича во всю глотку: «Превосходно!», за что получал от Гуру очередной подзатыльник, а Учитель Отваги неодобрительно косился в мою сторону. Но, так или иначе, я отлично представлял, что сейчас видит нахальный брахман. Вот: тело ученика «Боя-в-Святом-Месте» вихрем мечется в отсветах факелов, ноги дробно переступают, топча воображаемых змей, следует прыжок, еще один, туловище изгибается ивой под ветром — и пламенные крылья выписывают в темноте лихие зигзаги, расчерчивая светом покрывало Тьмы-Матери! Падающие звезды, боевые диски Опекуна, зарницы-искры из-под копыт коней Братьев-Всадников, а пляска длится, не кончается, и ремни словно сами собой избегают перехлеста, не желая запутываться прежде, чем…
Краем глаза я успеваю заметить, что пляшу не один. Моему напарнику, тому, кто ранее сидел на моих ягодицах, Учитель Отваги успел дать в каждую руку по короткой палке.
К краям палок привязаны цепочки с хлопковыми шарами — поцелуй факела, и еще четыре метеора режут тьму, повинуясь ловким движениям человека.
Мы пляшем, самозабвенно и неистово, восторг бурлит во мне, пенится молодым суслом, грозя переполнить чашу счастья, отмеренного Силачу!
— Это и впрямь достойно восхищения! — по правую руку от меня звучит чей-то голос.
Спокойный и сухой.
Ну конечно же, брахман-птица наконец соизволил оценить наше мастерство…
— Что ты можешь добавить к этому? — спрашивает Учитель Отваги.
Брахман молчит. Вместо ожидаемых слов похвалы и изумления странный свист врывается в мои уши. Кажется, что Ратри-Ночь шипяще расхохоталась отовсюду, изорвав покрывало в клочья — и огненные шары больше не повинуются нашей воле. Звезды летят во тьму, стремясь присоединиться к собратьям в небе или хотя бы к светлякам в чаще, летят, падают вдалеке, рассыпаются пригоршнями искр, гаснут…
Я стою, и обрывки ремней свисают к моим коленям с дощечки из благовонного дерева калияка.
Такие же обрывки — только не ремней, а цепочек — висят на концах палок, выданных Учителем Отваги тому ученику, кто присоединился ко мне на середине танца.
«Пляска Гридхры» окончена.
Сбита влет.
Напротив, у ствола розовой яблони, стоит брахман-птица, сжимая в руке натянутый лук. Длинный, гораздо выше самого стрелка.
Я плохо понимаю, откуда взялся лук и куда девался посох чужака.
Еще хуже я понимаю, откуда взялся колчан со стрелами.
Я, Силач, который…
Ладно, речь о другом.
Записи Учителя Отваги, найденные в доме пандита после его смерти, среди сказаний о богах и демонах, 2-й день 1-го лунного месяца [38]
…Он вполне мог сломать мне руку.
Не надо именоваться Учителем Отваги, чтобы понимать это с предельной ясностью. Вот, рывком уйдя в сторону, я пытаюсь «вынуть из-под бхута платок», но подсечка удается лишь на треть — он теряет равновесие, клонясь подрубленным кедром, но не падая, и мой кулак врывается в образовавшуюся брешь подобно Молоту Подземного Мира.
Я знал силу собственного удара.
И знал, что Брахмана-из-Ларца следует бить практически без снисхождения — он плохо ощущает боль и ослабленный удар может попросту не заметить.
Две лианы оплели мое предплечье, мгновенно затвердев половинками боевого шеста, и я понял — по-теря равновесия была лишь уловкой. Западней, в которую Учитель Отваги попался со всем пылом молодого леопарда, когда тот видит отступление матерого вепря…
А вепрь лишь набирает разгон.
Локоть мой слегка хрустнул, и сразу же давление исчезло. Он стоял в полушаге от меня, сложив ладони перед лбом, и если я хотел прочесть на его лице скрытую радость, мне это не удалось.