Двое становятся одним, жизнь становится танцем, танец — огнем, и воды Прародины горбятся волнами-исполинами в Безначалье, откликаясь на зов.
Мы были на грани победы, но что-то отчаянно мешало нам, и вдруг я, на мгновение ощутив себя чужаком, понял: мне мешает тело! Бессмертное тело Индры- Громовержца! Не будь его, я бы уже давно сражался там, внизу, сумев сполна расплатиться…
Безумие?
Откровение?
Сбросить ненавистную плоть, как сбрасывает змея старую кожу, ставшую тесной! Разбить вдребезги, уничтожить самого себя, оставив лишь чистую, как пламя, сущность — и тогда наш освобожденный дух непременно прорвется, не может не прорваться…
Свастика Локапал меркнет, рывком, единым махом, и, беспомощно кувыркаясь в воздухе, я осознаю, что был на грани самоубийства!
Может ли бог покончить с собой?
Не знаю. Но проверять не стоило. А вдруг получится?
Меня спасли Миродержцы, семеро из восьми. Отбросив от проклятого нарыва, прочистив волной Жара разрывающийся на части мозг, заставив чужака отступить и дав Индре возможность прийти в себя.
Чужак потерял сознание, а я обессиленно упал на кошму туч, глядя на безумие Курукшетры.
Сражение почти остановилось. На флангах кое-где еще завязывались редкие схватки, но большинство людей прекратили битву, и теперь смертные покидали седла, гнезда колесниц и спины слонов, пехотинцы просто садились на землю, положив рядом оружие.
Испугались того буйства молний, которое я только что учинил? Ничего подобного! Вверх по-прежнему никто не смотрел, словно над Полем Куру светило мирное солнце, а не ярился бешеный Сокрушитель Твердынь. Ослепли они все, что ли?! Впрочем, нет: один из бойцов все же глянул в мою сторону, и я встретился с ним глазами.
С сияющими звездами очей гибкого черного красавца.
На меня смотрел Кришна Джанардана, Черный Баламут, возница моего сына Арджуны и главная аватара братца Вишну!
Черный Баламут весело помахал мне рукой, растянув рот до ушей. Он видел меня, видел! — почему же остальные… И тут чужак во мне едва не выплеснулся наружу. Он ненавидел Черного Баламута всеми фибрами души, ненавидел так, что меня просто сожгло изнутри этой ненавистью. К моему сыну он также не питал нежных чувств, но то, что он испытывал к аватаре Опекуна — о-о, в Индре просто не находилось места для такого пламени!
Пальцы сами собой вцепились в космы тучи, не давая телу сорваться в пропасть.
К моему сыну он также не питал нежных чувств, но то, что он испытывал к аватаре Опекуна — о-о, в Индре просто не находилось места для такого пламени!
Пальцы сами собой вцепились в космы тучи, не давая телу сорваться в пропасть. И рассмеялся внизу Черный Баламут, отчего чужак вздыбился белым жеребцом Уччайхшравасом, летучим конем из океанской пены, чье имя труднопроизносимо даже для суров, но вскоре он выдохся и затих, уразумев — бесполезно.
Кришна тем временем перестал обращать на меня внимание — похоже, там, внизу, у него появились более насущные заботы, чем висящий в поднебесье беспомощный Громовержец. Ох, доберусь я до тебя, Баламут, — Трехмирье с овчинку покажется! Вот только как я до тебя доберусь?
Подскажи!
Вкрадчивый голос патокой растекся по поверхности нарыва, и мне показалось, что говорят для меня одного, от сердца к сердцу, искренне желая помочь. Но ряды сторонников Баламута дружно задвигались, прислушиваясь, и сразу стало ясно: голос говорит для всех.
— Быстро положите оружие и сойдите с колесниц, о герои! Именно это и есть сейчас средство, предписанное благородным Нараяной для отвращения оружия, носящего то же имя! Спуститесь на землю все вы со своих слонов, коней и колесниц! Только так, если вы будете стоять безоружными, это оружие не убьет вас! Ибо в любом месте, где бы ни сражались воины, дабы предотвратить силу «Беспутства Народа», всюду оно станет сильней, чем вы! Тех людей, кто бросит оружие и сойдет наземь, не убьет «Нараяна», но тех, кто будет даже в воображении сражаться против него, оно поразит непременно, даже если безумцы в поисках прибежища спустятся в саму Преисподнюю! Внемлите Кришне Джанардане, о достойные!.. И достойные вняли.
* * *
Бронзовый котелок взорвался, повинуясь заключительному выкрику сына Дроны, вода Прародины пролилась на землю Второго Мира, и теперь мне оставалось лишь смотреть и молиться непонятно кому, чтобы «Беспутство Народа» окончательно не вырвалось на волю!
Молятся ли боги?
Не знаю. Я вот сейчас молился.
Черный Баламут, кажется, тоже молился. Интересно, кому? Не мне же! Вишну? Самому себе? Ведь он же у нас новоявленный Господь во плоти!
И вдруг я понял, сумев прочитать движения пухлых губ Баламута, что недалек от истины.
Кришна декламировал… «Песнь Господа»!
Его сторонники застыли истуканами по всему Полю, глядя прямо перед собой, словно возле каждого из них стоял незримый собеседник, даже не собеседник — бог или святой Гуру, вещая…
Я даже не успел заметить, как мои губы помимо воли начали повторять вслед за Баламутом слова «Песни Господа» — и Индре, Владыке Тридцати Трех, было видение: рядом с каждым истуканом возвышается силуэт Господа Кришны, и воины послушно бормочут слова «Песни…» вслед за призрачными пастырями — как делал это сейчас я!