— Но ведь я молю тебя о защите!
Ракшасы, да и стражники-люди уже открыто веселятся. Истинное наслаждение слушать, как мудрый брахман втолковывает этой дурехе, почему она должна быть доставлена к царю. По-любому выходило, что царь и они правы, а женщина — нет! Хоть так поверни, хоть этак! Вот что значит ученый человек! Дваждырожденный, однако…
— Прости меня, Красна Девица, но мне пора идти дальше. Иное дело, будь ты моей родственницей или женой…
— Так возьми меня в жены! Прямо сейчас! Ракшасы откровенно заржали, напугав своих жеребцов.
— Ты действительно этого хочешь? — задумчиво поинтересовался странник. — При живом муже?
— Да! Многомужье не противоречит Закону! Тому множество примеров! А муж мой наверняка уже погиб в застенках! Клянусь, я буду верна тебе! Буду любить тебя больше всех! Больше всех на свете!
Златоклык невольно отшатывается: лик умника-брахмана превращается в обтянутый кожей череп, чернота уходит из глаз, сменяясь серой пеленой, зябким туманом, и тело Дроны передергивается как от сырости.
Очень не нравятся опытному ракшасу такие перемены.
— Любить? Больше всех? — повторяет странник вялыми губами. — Любить… больше…
Ракшасы и люди в недоумении смотрят на странного брахмана.
— Да! Только спаси меня!
_- Итак, ты предлагаешь мне вступить с тобой в брак — плохо смазанным колесом скрипит голос сына Жаворонка. — Каким именно способом, женщина?
— Любым! — Отчаяние и надежда борются в Красной Девице, видно, что беглянка на грани истерики. — Ты же брахман! Возьми меня в жены по обычаю брахманов!
— Риши-брак? — уточняет Дрона. — Но тогда я должен отдать за тебя выкуп твоей родне. Двух коров. Ты же видишь — у меня их нет.
— Ну, тогда… тогда… — мучительно ищет выход женщина.
— По обычаю ракшасов! — с нутряным гоготом предлагает Златоклык.
Его подчиненные в восторге.
Погоня оборачивается балаганом, о котором еще долго можно будет рассказывать дружкам!
Животики надорвут!
— По обычаю ракшасов я должен убить ее родственников и взять женщину силой, — серьезно отвечает Дрона.
— Точно! — хрипит один из ракшасов, катаясь по траве и давясь от смеха.
— У тебя есть родственники. Красна Девица? Где они?
— В пекле! А остаточки на кольях да в темницах подыхают! — встревает Златоклык. — Одни мы у нее остались, горемычной! Родня — ближе некуда!
Это заявление вызывает новый приступ всеобщего веселья.
— Наши узы теперь будут крепче братских! — Участвовать в представлении стражник-челове, демонстрируя Дроне крепкую веревку. Короткое копье мешает ему, и он сует оружие брахману.
Подержи, мол, пока мы тут узлы вязать станем!
— Значит, вы — ее родственники? — звучит отчетливо произнесенный вопрос.
— Ага-га-га-га!
— Ыгы-гы-гы-гы!
— А ты все еще хочешь выйти за меня замуж, женщина?
— Да!!!
— В таком случае я согласен.
Стражник с веревкой накидывает «братские узы» свернутые в кольцо, на шею беглянки. Будто свадебную гирлянду.
— Я беру твою руку для брачного счастья, — голосит он заключительную часть обрядового песнопения,- для того, чтобы ты долго пребывала со мной, своим супругом. Останься здесь, не иди к другому, достигай преклонного возраста, играя с детьми и внуками, радостно пребывая в собственном доме!
— Ом мани! — подводит итог Брахман-из-Ларца, всаживая в живот жрецу-самозванцу широкий листовидный наконечник его же собственного копья.
Влажный хруст — и стражник бесформенной грудой оседает на землю.
Поначалу все застывают, пытаясь осознать, что же произошло и не привиделось ли им это?
Все, кроме брахмана-убийцы.
Окровавленное копье со змеиным шипением рассекает воздух, наискось входя ближайшему ракшасу под левый сосок — туда, где бьется сердце.
Говорят, у людоедов оно покрыто шерстью, но шерсть плохо помогает против острой бронзы.
Совсем не помогает.
— Ах ты, сучий выкормыш! — Первым приходит в себя Златоклык. Вожак проворно взмахивает волосатой ручищей, но брошенный им дротик лишь разочарованно пришепетывает, пронзая воздух в том месте, где еще миг назад находился дваждырожденный.
Очередная капля из кувшина Калы-Времени запаздывает и смазанный силуэт брахмана распластывается дь промежутке между двумя каплями, двумя мгновениями границей между жизнью и смертью.
Треск древка — это убитый ракшас валится лицом вниз, ломая засевшее в груди копье.
Падение тела — и еле слышный шлепок кожаных сандалий Дроны рядом с трупом.
Брахман нагибается.
Над макушкой его, плавно вращаясь в гуще воздуха-времени, проплывает метательный нож.
Мимо.
Дрона распрямляется, сорвав с мертвеца конический тюрбан, который венчают нанизанные на него метательные чакры. Словно перстни на пальце щеголя. Словно… не важно. Тюрбан меняет владельца, а на запястьях дваждырожденного уже цветут, мерцая, смертоносные кольца.
Губы брахмана шевелятся дождевыми червями, плюясь словами-брызгами, — и запоздалая капля, опомнясь, выкатывается из кувшина Времени.
Освобождая дорогу нетерпеливым подругам.
Чакры загораются зловещим огнем, не имеющим никакого отношения к бликам солнца. Руки Дроны описывают изящную дугу — словно брахман зачерпывает обеими горстями воду из родника-невидимки и щедро плещет на своих противников.