Я видел твои глаза, Наставник Брихас, самец кукушки, строгий отец мой.
Твое проклятие настигло непутевого сына?
Да?!
Первая капля просочилась наружу, и крохотное тельце двинулось от рождения к смерти.
А потом мы долго стояли и слушали громкий, требовательный плач новорожденного Брахмана-из-Ларца.
Боясь поднять его с пола на руки.
— Он будет мне сниться, — тихо сказала одна из апсар.
И заплакала.
Я кивнул. Мне теперь тоже будет сниться один и тот же сон: беспомощный младенец, похожий на старичка, диким котом изворачивается в воздухе, чудом минуя край стола, и приземляется на все четыре конечности, чтобы мягко перекатиться на правый бок и лишь потом закричать.
Почти членораздельно.
ГЛАВА II
ЛЮБИ МЕНЯ БОЛЬШЕ ВСЕХ
Дневник Жаворонка, 9-й день 8-го лунного месяца, Будха-вара [11] , полдень
— Ты слыхал последние новости? — спросил меня Шарадван.
— Я пожал плечами, наполняя чаши медовым напитком с примесью настоя корицы.
В беседке царила прохлада, клумба цветущих гиацинтов напротив радовала глаз, а у самого входа на
В ветках карникары распускались белые венчики, которые испокон веку сравнивались поэтами с бесплодной женщиной, ибо при всей своей прелести цветы карникары не источали аромата. Совсем.
— Хастинапурского регента Гангею Грозного знаешь?
Я еще раз пожал плечами. Дескать, в лицо видеть не довелось, а так кто ж не знает Грозного?
Слава мирская что перекати-поле: везде побывает, повсюду докатится…
— С учителем своим он схлестнулся, — продолжил Шарадван с неуклюжей бесстрастностью, которая могла обмануть разве что мертвого. — Где ж это видано? на собственного Гуру руку поднял! Из-за бабы. Учитель говорит: «Опозорил, ославил, ворюга-похититель, теперь женись как положено!», а регент ни в какую. Обет, мол, дал, обета не нарушу. Нашла коса на камень. В Безначалье дрались, с личного позволения Миродержцев. Жаль, я раньше не узнал, а то хоть одним глазком бы глянуть…
— Кто победил? — Я отхлебнул медвянки и еще подумал, что мне абсолютно неинтересно, кто победил.
— Грозный и победил. Вчистую. Представляешь, Жаворонок: стоит Грозный в Безначалье, доспех под солнцем пламенеет, белый плащ по ветру, Миродержцы со свитами в ладоши плещут, «Превосходно!» — кричат, а учитель Гангеи, сам Рама-с-Топором, почетный обход вкруг него свершает! Эх, что тут…
Шарадван резко оборвал сам себя и с жадностью приник к чаше. Когда он наконец поставил ее на край самшитового столика, чаша оказалась пуста.
Создавалось впечатление, что мой собеседник только что тщетно пытался залить холодным напитком пожар, бушевавший в душе.
Он смотрел в пол беседки, а я смотрел на Шарадвана и думал, что у каждого из нас есть своя раскаленная игла в сердце.
И не вытащить.
Шарадван попал в «Приют…» месяцев на пять-шесть раньше меня. Огромный, мосластый, дико волосатый, он всухую брил голову на рассвете и закате, ел за троих, ругался на пяти языках и восьми наречиях, особо предпочитая заковыристые проклятия горцев-нишадов, и на потомственного брахмана из прекрасной семьи походил примерно так же, как я на Ганешу-Слоноглавца.
Хобот прилепить, уши оттянуть — и вылитый Ганеша…
Когда я в первый раз увидел Шарадвана, он бесцеремонно огрел меня пятерней-кувалдой по плечу, отчего я присел и охнул, а после оскалил зубастую пасть и поинтересовался во всеуслышание:
— Жрать будешь, толстяк? Небось оголодал с дорожки?
И благим матом заорал на всю Вайкунтху:
— Эй, бездельники, дайте этому… как тебя, новенький?.. ага, дайте Жаворонку поклевать! Живо!
Ракшасы-охранники боялись Шарадвана пуще своего начальника Десятиглавца и ни за что не соглашались на провокационное предложение сойтись с ним на кулачках.
На таких кулачках, как у нашего приятеля, я бы тоже не согласился.
За все коврижки мира.
Родившись в семье тишайшего мудреца, чей ашрам стоял на самом крайнем юге, в излучине реки Кавери, Шарадван якобы умудрился появиться на свет с луком и стрелами в руках. Во всяком случае, так о нем рассказывали, и он не только не возражал, но и всячески поощрял подобные байки. Количество стрел и длина яука росли с каждым новым изложением, а Шарадван лишь похохатывал и довольно жмурился весенним леопардом. Особенно ему нравилась фраза, кочующая из пересказа в пересказ: «Насколько ум достойного Шарадвана был направлен на изучение военной науки, настолько его ум не был рожден для изучения Вед».
Я плохо понимал, как можно вылезти из материнского чрева в обнимку с луком, кроме того, в случае правдивости сей истории я очень сочувствовал маме нашего богатыря, но утверждение насчет направленности Шарадванова ума полностью соответствовало истине.
Уже позднее, ближе сойдясь с удивительным брахманом, я выяснил: зверообразность моего нового приятеля во многом была личиной. Знал он Веды, не то чтоб досконально, но знал, и все восемнадцать сказаний о древности тоже худо-бедно выучил, а при случае и любой обряд мог провести не хуже прочих. Особо предпочитая моления, которые брахманская молодежь в шутку прозвала «Телячьими Нежностями»: Ход Коров-Лучей, Коровушкин Дар и Госаву [12] -однодневку. Не знаю уж, из каких соображений, но скорей всего просто в связи с душевной склонностью.