Пусть его смотрит…
* * *
Удар был нанесен внезапно.
Попытка застать погонщика врасплох провалилась трижды, прежде чем Дрона оставил надежду подстеречь аскета. Теперь же Брахман-из-Ларца почти перестал обращать на наблюдателя внимание: мало ли, может, бог явился развлечь себя ребяческой забавой смертных?
Пусть его смотрит…
* * *
Удар был нанесен внезапно. На миг у Дроны перехватило дыхание: ему показалось, что невидимый топор отсек у него половину тела. Кровь ударила в голову, дыхание прервалось, и тут же все вернулось на прежнее место.
Словно и не было ничего.
За одним исключением: Брахман-из-Ларца вдруг почувствовал себя вдвое меньшим, чем был минутой Ранее.
Ровно вдвое.
Войско, расположенное на южном краю равнины, зашевелилось. Дрогнули ряды всадников, задрали хоботы к небесам раздраженные слоны, а колесницы издали звон и грохот, перестраиваясь для сокрушительного удара. Дрона плохо умел удивляться, поэтому лишь отметил про себя: сам он к движению южных отрядов не имел никакого отношения. Все происходило без его вмешательства, и лишь когда количество факелов и светильников удвоилось, Дрона сумел разглядеть, увидеть тысячами глаз северян, оставшихся в его распоряжении…
Наблюдатель перестал быть наблюдателем.
Все южане, вышедшие из-под контроля, были жилистыми и огненноглазыми, волосы их заплетались в косы, и сотни военачальников одинаковым жестом терзали распушенные кончики своих кос.
Первые стрелы и дротики издалека обрушились на сына Жаворонка. Боль была сладостна, она кружила голову, оставляя рассудок холодным и проницательным… Слоны двинулись наискосок, отрезая зарвавшихся колесничих, «Стражи Стоп» ощетинились серпами на длинных рукоятях, и пращники встретили противника убийственным градом ядер.
Молния ударила в землю за дальними холмами, и лицо аскета-погонщика стало ясно видимым, как если бы он стоял совсем рядом.
Тонкие губы выплюнули пять слов мантры, змеи рук грозно вскинулись к бурлящему небу — и, упав из ниоткуда, пламенные языки облизали центр северных войск. Дрона собрал волю в кулак, отсекая лишние ощущения, и внезапно почувствовал себя бронзовым зеркалом. Полированной гладью, способной отразить мир, как отражают удар.
Ему никогда не требовалось больше двух прослушиваний, чтобы запомнить любую мантру или гимн во всех подробностях и с необходимыми интонациями, чаще же хватало одного. Хватило и сейчас.
Руки Брахмана-из-Ларца двумя струями плеснули в стороны и вверх, и, выкрикивая слова услышанной впервые мантры, он ощутил: душу захлестывает экстаз.
Это был чужой экстаз, краденый, отраженный но Дроне-зеркалу было все равно.
Сокровищница Астро-Видьи распахнулась перед сыном Жаворонка — мечта становилась реальностью.
Ответные зарницы наотмашь хлестнули по колесницам южан, и звонко расхохотался с дальних холмов аскет-погонщик, видя, как «Посох Брахмы» уничтожает часть его самого.
— В следующий раз бери брахмана? — ликующе раскатилось над Началом Безначалья. — Бери брахмана, да?!
И бой продолжился.
Воспоминания Летящего Гения [33] , порученца из свиты Лакшми, супруги Опекуна Мира, случайно пролетавшего через земли ядавов, занесено в анналы писцами в Вайкунтхе, конец сезона Васанта
Тропинка ужом вилась по лесу. Переваливая через узловатые корни капитх, ныряя в тень и сырость оврагов, она взбиралась на пологие склоны холмов, сплошь заросших травяным ковром, и блаженно подставляла спину утреннему солнцу. Кожаные сандалии странника (латаные-перелатаные, но еще вполне годные) отмеряли очередной дневной переход — споро, хотя и без лишней спешки.
Лес благоухал, звенел птичьим Щебетом, он плыл навстречу, обтекая человека справа, слева, оставаясь позади и насмешливо ухая в спину, а невозмутимый путник все шел и шел, позволяя игривому сквознячку трепать полы мочального платья цвета корицы.
В это утро Дрона свернул с проторенной дороги которая вела прямиком в крепкостенную Матхуру намереваясь сократить путь до ближней обители. Там он собирался провести неделю-другую, изучая редкие записи, хранившиеся в архиве.
Брахман-из-Ларца слыхал, что в последнее время земли ядавов и бходжей пользуются дурной славой Даже купцы старались пореже заезжать в пределы Матхуры, но сплетни и страхи глупцов мало интересовали сына Жаворонка.
* * *
Лес расступается, открывая широкую поляну, пряный запах травки-вираны ударяет в ноздри путника — и вдалеке слышится конский топот.
Ближе.
Еще ближе.
Рядом.
Миг — и на противоположном конце поляны возникает всадник.
Нет, всадница.
Женщина на неоседланной лошади.
Толком рассмотреть ее Дрона не успевает. В воздухе хищно присвистывает стрела с раздвоенным жалом чалая кобыла захлебывается отчаянным ржанием, взвивается на дыбы, сбрасывая с себя наездницу, и, рухнув у самого края поляны, бьется в агонии.
Оглушенная падением, женщина пытается подняться на ноги, но колени подламываются, и она на четвереньках ползет в сторону ближайших деревьев.
Дрона стоит, не двигаясь с места.
Буквально сразу из леса с гиканьем, ревом и треском сминаемых кустов вылетают преследователи.
Ракшасы.
Четверо.
На огромных, чуть ли не вдвое больше обычных, вороных жеребцах, которые злобно храпят и гарцуют под страховидными седоками.