Такого же
снисходительного отношения вправе требовать
трудоспособный нищий и его кочевая разновидность —
бродяга.
Далее: чтобы сделать свою жизнь сносной, человек,
одаренный воображением, должен располагать досугом для
рассказывания самому себе сказок и, кроме того,
находиться в таких условиях, которые поддавались бы
прикрасам воображения. Положение неквалифицированного
рабочего таких возможностей не дает. Мы безобразно
эксплуатируем рабочих; и если человек отказывается
терпеть эксплуатацию, никто не вправе утверждать,
будто бы он отказывается от честного труда. Необходимо
достигнуть полной ясности в этом вопросе, прежде чем
продолжать пьесу; только тогда можно будет наслаждаться
ею не лицемеря. Будь мы людьми разумными и
дальновидными, четыре пятых из нас предъявили бы
государству требование о призрении и разнесли бы в щепы
весь общественный строй, что привело бы к самым
благодатным и оздоровляющим результатам. Если мы этого
не делаем, то лишь потому, что все мы, подобно муравьям
или пчелам, трудимся не рассуждая, в силу инстинкта или
привычки. Поэтому, когда вдруг является среди нас
человек, который умеет и хочет рассуждать и который
вправе сказать нам по кантовской формуле «Если бы все
поступали, как я, мир был бы вынужден перестроиться
заново и уничтожить рабство и нищету, существующие лишь
потому, что все поступают, как вы», — отнесемся к этому
человеку с уважением и серьезно призадумаемся, не
последовать ли его примеру.
Таким человеком является
трудо-способный, мысле-способный нищий. Будь это
джентльмен, всяческими усилиями добивающийся пенсии или
синекуры, никому бы и в голову не пришло осудить его за
то, что при альтернативе — жить ли за счет общества или
позволить обществу жить за твой счет — он решил, что
глупо выбирать из двух зол то, которое для тебя лично
является большим.
Поэтому мы можем без всякого предубеждения отнестись к
бродягам Сьерры, чистосердечно признав, что у нас и у
них одна цель: быть рыцарем удачи, и что разница в
положении и методах лишь дело случая. Быть может, одного
или двух из этих бродяг было бы целесообразно умертвить
— без всякой злобы, самым мягким и гуманным способом, —
потому что среди двуногих, как и среди четвероногих,
встречаются такие, которых опасно оставлять на свободе
без цепи и намордника, и несправедливо заставлять
других людей тратить свою жизнь на то, чтобы сторожить
их. Но так как у общества не хватает духу для этой
разумной меры и после поимки оно лишь суеверно
подвергает их искупительному ритуалу пыток и унижений, а
затем отпускает готовыми нарушать закон с удвоенной
энергией, то нет ничего дурного в том, что они свободно
бродят и в ущельях Сьерры, под началом предводителя,
который, судя по его внешнему виду, вполне способен, в
случае надобности, приказать, чтобы их пристрелили.
Предводитель этот сидит сейчас в самом центре группы, на
обтесанной каменной глыбе; это высокий крепкий человек с
характерным крючковатым носом, черными блестящими
волосами, остроконечной бородкой, закрученными кверху
усами.
Предводитель этот сидит сейчас в самом центре группы, на
обтесанной каменной глыбе; это высокий крепкий человек с
характерным крючковатым носом, черными блестящими
волосами, остроконечной бородкой, закрученными кверху
усами. Его сходство с Мефистофелем, несомненно,
искусственно подчеркнуто, но тем не менее производит
известное впечатление,быть может оттого, что сама
природа здесь оправдывает рисовку, неуместную где-нибудь
на Пикадилли, быть может, благодаря налету
сентиментальности, характерному для этого человека и
придающему ему то особое изящество, при котором только и
простительна нарочитая живописность. В его взгляде и
усмешке нет ничего диковатого; у него звучный голос и
находчивый ум; и он кажется самым сильным из всей
компании — даже если в действительности это и не так. Во
всяком случае, он лучше всех упитан, лучше всех одет и
лучше всех умеет себя держать. Его английская речь не
вызывает удивления, несмотря на испанский ландшафт, так
как за исключением одного несомненного француза и одного
человека, в котором можно угадать спившегося матадора,
все здесь американцы или выходцы из лондонского
простонародья; поэтому в стране плащей и сомбреро они
расхаживают в поношенных макинтошах, шерстяных кашне,
котелках и грязных желтых перчатках. Лишь немногие
подражают в одежде начальнику, в чьем сомбреро с
петушиным пером и пышном плаще, ниспадающем до высоких
сапог, нет решительно ничего английского. Все безоружны,
те, у кого нет перчаток, держат руки в карманах, в силу
национального убеждения, что ночью под открытым небом
легко схватить простуду.
(Вечер такой теплый, что
лучшего трудно и пожелать.) Большинству из членов этой
компании на вид лет тридцать с небольшим. Старше только
пьяница-матадор и еще низенький близорукий человек с
рыжими бакенбардами и испуганным взглядом мелкого
коммерсанта, запутавшегося в делах. У него одного на
голове цилиндр, отсвечивающий в закатных лучах сальным
блеском какого-то грошового патентованного средства для
обновления шляп, которое, по-видимому, часто
применяется, но всякий раз лишь приводит объект в еще
более плачевное состояние; долгополое коричневое пальто
с бархатным воротником имеет довольно сносный вид;
костюм дополняют целлулоидный воротничок и манжеты.
Очевидно, в этом сообществе ему принадлежит роль
почтенного лица; лет ему, должно быть, за сорок, даже за
пятьдесят. Он занимает крайнее место справа от
предводителя, напротив троих мужчин в ярко-красных
галстуках, расположившихся слева. Из этих троих один —
француз. Двое других — англичане: один завзятый спорщик,
мрачный и упрямый; другой сварливый и шумный субъект.
Предводитель великолепным жестом закидывает конец плаща
на левое плечо и встает, готовясь произнесли речь. Его
встречают аплодисментами, что, несомненно, доказывает
его популярность как оратора.