Спровадив его, Энн поворачивается к Тэннеру. Так как он
стоит к ней спиной, она быстрым движением поправляет
прическу, затем бесшумно подходит к Тэннеру и почти над
самым его ухом произносит
Энн. Джек!
Он вздрагивает и оглядывается.
Вы довольны, что будете моим опекуном? Или, может быть, вам неприятно,
что пришлось взять на себя такую ответственность?
Тэннер. Ценное приобретение для вашей коллекции козлов отпущения, не правда
ли?
Энн. Опять эта глупая старая шутка! Пожалуйста, не повторяйте ее. Зачем вы
говорите то, что заведомо должно меня огорчить? Я так стараюсь угодить
вам, Джек; раз вы мой опекун, я теперь могу вам сказать об этом. Мне
будет так грустно, если вы не захотите, чтоб мы были друзьями.
Тэннер (разглядывая ее так же мрачно, как до того разглядывал бюст
Спенсера). Вам нет никакой надобности улещать меня. Многого стоят наши
моральные суждения! Вот я, например, знаю, что у вас нет и тени
совести, одно лицемерие, — впрочем, для вас это одно и то же, — и
все-таки чем-то вы для меня привлекательны. Как-то всегда выходит, что
я исполняю ваши капризы. Если б вы вдруг исчезли из моей жизни, мне бы
вас недоставало.
Энн (спокойно берет его под руку и вместе с ним идет по комнате). Что же тут
удивительного, Джек? Мы знаем друг друга с детства. Вы помните…
Тэннер (резким движением высвобождая руку). Молчите! Я все помню.
Энн. Ах, правду сказать, мы часто делали глупости, но…
Тэннер. Довольно, Энн. Я уже вышел из школьного возраста и еще не
превратился в слабоумного старикашку — что неизбежно, если я доживу лет
до девяноста. Дело прошлое; дайте мне забыть об этом.
Энн. А разве не хорошо было тогда? (Делает попытку снова завладеть его
рукой.)
Тэннер. Сядьте и ведите себя как следует. (Силой усаживает ее в кресло у
письменного стола.
(Силой усаживает ее в кресло у
письменного стола.) Конечно, вам тогда было хорошо. Вы были примерной
девочкой и ни разу себя не скомпрометировали. И тем не менее вы
веселились больше, чем самые отъявленные шалуньи, которым то и дело
достается за проказы. Я отлично понимаю, каким образом вам удалось
держать в подчинении других девочек: вы их подавляли своей
добродетелью. Но скажите мне вот что: встречали вы когда-нибудь
примерного мальчика?
Энн. Конечно. Правда, каждому мальчику случается делать глупости; но
возьмите Тави — он всегда был примерным.
Тэннер (пораженный). Да! Это совершенно верно! Почему-то вы никогда не
пытались искушать Тави!
Энн. Искушать? Джек!
Тэннер. Да, леди Мефистофель, искушать! Мальчики всегда внушали вам
неистребимое любопытство, и вы чертовски ловко умели обмануть их
осторожность и проникнуть в самые сокровенные их тайны.
Энн. Какой вздор! Вы сами постоянно рассказывали мне бесконечные истории о
разных своих «злодеяниях» — глупых мальчишеских проделках. И это вы
называете сокровенными тайнами! У мальчишек тайны такие же, как у
взрослых мужчин; а что такое тайна мужчины, вы знаете.
Тэннер (упрямо). Нет, не знаю. Может быть, вы мне скажете?
Энн. Пожалуйста: это то, о чем он рассказывает всем и каждому.
Тэннер. А я могу поклясться, что ни одной душе не рассказывал того, что
рассказывал вам. У нас был уговор не иметь секретов друг от друга. Это
придумали вы и уверили меня, что мы будем рассказывать друг другу
решительно все. А я и не замечал, что вы мне никогда ничего не
рассказываете.
Энн. Вас не интересовали мои дела, Джек. Вам всегда хотелось говорить только
о себе.
Тэннер. Да, это так; к сожалению, это так. Но какой дьявольской
проницательностью должна была обладать маленькая девочка, чтобы
подметить слабую струнку и так мастерски играть на ней ради
удовлетворения собственного любопытства! Да, мне хотелось порисоваться
перед вами, придать себе в ваших глазах больше интереса. И вот я
пускался на всякие рискованные проделки, просто для того, чтоб было о
чем вам потом рассказать. Я дрался с мальчишками, к которым не
чувствовал злобы, лгал там, где совершенно спокойно мог бы сказать
правду, крал вещи, которые не были мне нужны, целовал девочек, которые
мне не нравились.
Все это была лишь бравада; в этом не было страсти, а
потому не было и смысла.
Энн. Я ни разу не выдала вас, Джек.
Тэннер. Верно; но вы не задумались бы меня выдать, если б захотели
прекратить это. Просто вам это нравилось.
Энн (вспыхнув). Неправда! Вот уж неправда, Джек! Никогда мне не нравились
ваши скучные, грубые, глупые, мелочные, вульгарные выходки. Я всегда
надеялась, что вы наконец совершите что-нибудь по-настоящему
героическое. (Овладев собой.) Вы не обижайтесь, Джек; но все то, что вы
делали, так мало походило на то, чего я от вас ждала.
Часто мне становилось не по себе от ваших проделок; но выдать вас и подвести
под наказание я не могла. И потом ведь вы были еще мальчиком. Я верила,
что когда-нибудь вы перерастете все эти мальчишества. Может быть, я
ошиблась.
Тэннер (насмешливо). Пусть совесть вас не мучает, Энн. Из двадцати рассказов
о моих подвигах не меньше девятнадцати было чистым враньем. Я очень
скоро заметил, что вы не любите правды.
Энн. Конечно, многое вы просто выдумывали, и я это отлично понимала. Но…
Тэннер. Вы хотите напомнить мне, что самое постыдное было не выдумано?
Энн (ласково — к его величайшему ужасу). Я ни о чем вам не хочу напоминать.
Но я знала тех, кого это касалось, и кое-что слышала не только от вас.
Тэннер. И все-таки даже то, что на самом деле было, я всячески приукрашивал
в рассказе. Взрослые настолько толстокожи, что унижения
впечатлительного от природы мальчика им кажутся забавными; но сам он
так остро, так мучительно чувствует эти унижения, что не может в них
признаться, — ему остается лишь страстно отрицать их. Впрочем, оно,
пожалуй, и лучше, что я немного фантазировал, — потому что единственный
раз, когда я сказал вам чистую правду, вы пригрозили меня выдать.
Энн. Неправда. Никогда этого не было.
Тэннер. Было. Помните черноглазую девочку по имени Рэчел Розтри?