Мы с Уайтфилдом
очень многое упустили в жизни благодаря своим передовым взглядам. Но
анархизм, свободная любовь и тому подобное — это уже слишком даже для
меня. Если я буду опекуном Энни, ей придется считаться с моим мнением.
Я этого не позволю; я этого не потерплю. Джон Тэннер не должен бывать у
нас, и у вас тоже.
Входит горничная.
Октавиус. Но…
Рэмсден (останавливая его взглядом). Тс! (Горничной.) Ну, что там?
Горничная. Сэр, вас желает видеть мистер Тэннер.
Рэмсден. Мистер Тэннер?!
Октавиус. Джек!
Рэмсден. Как смеет мистер Тэннер являться сюда? Скажите, что я не могу его
принять!
Октавиус (огорченный). Мне очень грустно, что вы хотите захлопнуть двери
вашего дома перед моим другом.
Горничная (невозмутимо). Он не у дверей, сэр. Он наверху, в гостиной у мисс
Рэмсден. Он приехал вместе с миссис Уайтфилд, и мисс Энн, и мисс
Робинсон, сэр.
Слова бессильны выразить, что при этом чувствует
Рэмсден.
Октавиус (весело улыбаясь). Это очень похоже на Джека, мистер Рэмсден. Вам
придется принять его, хотя бы для того, чтобы выгнать.
Рэмсден (отчеканивает слова, стараясь сдержать свою ярость). Ступайте наверх
и передайте мистеру Тэннеру, что я жду его у себя в кабинете.
Горничная выходит.
(В поисках укрепления позиции снова становится у камина.) Ну,
признаюсь, подобной неслыханной дерзости… но если таковы анархистские
нравы, вам они, как видно, по душе. И Энни в его обществе! Энни! Э…
(Задохнулся.)
Октавиус. Да, это и меня удивляет. Он отчаянно боится Энн. Что-нибудь,
вероятно, случилось.
Мистер Джон Тэннер рывком отворяет дверь и входит в
комнату. Не будь он так молод, о нем можно было бы
сказать кратко: высокий мужчина с бородой. Во всяком
случае, ясно, что, достигнув средних лет, он будет
относиться именно к этой категории. Сейчас его фигуре
еще свойственна юношеская стройность,но он меньше всего
стремится производить впечатление юноши; его сюртук
сделал бы честь премьер-министру, а внушительный
разворот его широких плеч, надменная посадка головы и
олимпийская величественность гривы, или, скорее, копны
каштановых волос, откинутых с высокого лба, больше
напоминают Юпитера, чем Аполлона.
Он необыкновенно
многоречив, непоседлив, легко увлекается (отметьте
вздрагивающие ноздри и беспокойный взгляд голубых глаз,
раскрытых на одну тридцать вторую дюйма шире, чем
нужно), быть может, слегка безумен. Одет с большой
тщательностью — не из тщеславной слабости к внешнему
лоску, но из чувства значительности всего, что он
делает. И это чувство заставляет его относиться к
простому визиту, как другие относятся к женитьбе или к
закладке общественного здания. Впечатлительная,
восприимчивая, склонная к преувеличениям, пылкая
натура; одержим манией величия, и только чувство юмора
спасает его.
В данную минуту это чувство юмора ему изменило. Сказать,
что он взволнован — мало; он всегда находится в той или
иной фазе взволнованности. Сейчас он в фазе панического
ужаса; он идет прямо на Рэмсдена, как бы с твердым
намерением пристрелить его тут же, у его собственного
камина. Однако из внутреннего кармана он выхватывает не
револьвер, а свернутый в трубку документ и, потрясая им
перед носом возмущенного Рэмсдена, восклицает:
Тэннер. Рэмсден! Вы знаете, что это такое?
Рэмсден (высокомерно). Нет, сэр.
Тэннер. Это копия завещания Уайтфилда. Энн получила его сегодня утром.
Рэмсден. Под «Энн» вы, я полагаю, подразумеваете мисс Уайтфилд?
Тэннер. Я подразумеваю нашу Энн, вашу Энн, его Энн, а теперь — да поможет
мне небо! — и мою Энн!
Октавиус (встает, сильно побледнев). Что ты хочешь сказать?
Тэннер. Что я хочу сказать? (Взмахивает документом.) Знаете, кто назначен
опекуном Энн по этому завещанию?
Рэмсден (холодно). Полагаю, что я.
Тэннер. Вы! Вы и я, сударь. Я! Я!! Я!!! Мы оба! (Швыряет завещание на
письменный стол.)
Рэмсден. Вы? Этого не может быть.
Тэннер. Это ужасно, но это так. (Бросается в кресло, с которого встал
Октавиус.) Рэмсден! Делайте, что хотите, но избавьте меня от этого.
Что ты хочешь сказать?
Тэннер. Что я хочу сказать? (Взмахивает документом.) Знаете, кто назначен
опекуном Энн по этому завещанию?
Рэмсден (холодно). Полагаю, что я.
Тэннер. Вы! Вы и я, сударь. Я! Я!! Я!!! Мы оба! (Швыряет завещание на
письменный стол.)
Рэмсден. Вы? Этого не может быть.
Тэннер. Это ужасно, но это так. (Бросается в кресло, с которого встал
Октавиус.) Рэмсден! Делайте, что хотите, но избавьте меня от этого. Вы
не знаете Энн так, как я ее знаю. Она совершит все преступления, на
которые способна порядочная женщина, — и во всех оправдается,
утверждая, что исполняла волю своих опекунов. Она все будет сваливать
на нас, а слушаться нас будет не больше, чем кошка пары мышат.
Октавиус. Джек! Я прошу тебя не говорить так об Энн!
Тэннер. А этот голубчик влюблен в нее! Вот еще осложнение. Теперь она или
насмеется над ним и скажет, что я его не одобрил, или выйдет за него
замуж и скажет, что вы ее заставили. Честное слово, это самый тяжелый
удар, какой только мог обрушиться на человека моего возраста и склада!
Рэмсден. Позвольте взглянуть на завещание, сэр. (Подходит к письменному
столу и берет документ в руки.) Не могу себе представить, чтобы мой
друг Уайтфилд проявил такое отсутствие доверия ко мне, поставив меня
рядом с… (По мере чтения лицо у него вытягивается.)
Тэннер. Я сам виноват во всем — вот жестокая ирония судьбы! Он мне как-то
сказал, что наметил вас в опекуны Энн; и нелегкая меня дернула ему
доказывать, что глупо оставлять молодую девушку на попечении старика с
допотопными взглядами.
Рэмсден (остолбенев). Это у меня допотопные взгляды!!!
Тэннер. Безусловно. Я тогда только что закончил статью под названием «Долой
правление седовласых» и весь был набит примерами и доказательствами. Я
говорил, что самое правильное — сочетать житейский опыт старости с
энергией молодости. Теперь ясно: он меня поймал на слове и изменил
завещание — оно подписано примерно через две недели после нашего
разговора, — назначив меня вторым опекуном!
Рэмсден (бледный и исполненный решимости). Я откажусь от опекунства.
Тэннер. Не поможет. Я всю дорогу от самого Ричмонда отказывался, но Энн
твердит одно: конечно, она теперь сирота, и с какой стати люди, которые
охотно бывали в доме при жизни ее отца, станут утруждать себя заботами
о ней. Последнее изобретение! Сирота! Это все равно, как если бы
броненосец стал вдруг жаловаться, что некому защитить его от волн и
ветра!
Октавиус. Нехорошо, Джек. Она действительно сирота.