Октавиус густо краснеет.
Пожалуй, напрасно я вам рассказал.
Пожалуй, напрасно я вам рассказал. Но он всерьез задумывался об этом.
Октавиус. Ах, если б я только смел надеяться! Вы знаете, мистер Рэмсден, я
не стремлюсь ни к богатству, ни к так называемому положению, и борьба
за это меня нисколько не увлекает. Но Энн, видите ли, при всей
утонченности своей натуры так свыклась с подобными стремлениями, что
мужчина, лишенный честолюбия, ей кажется неполноценным. Если она станет
моей женой, ей придется убеждать себя не стыдиться того, что я ни в чем
особенно не преуспел; и она это знает.
Рэмсден (встав, подходит к камину и поворачивается спиной к огню). Глупости,
мой мальчик, глупости! Вы слишком скромны. Что в ее годы можно знать об
истинных достоинствах мужчины? (Более серьезным тоном.) И потом она на
редкость почтительная дочь. Воля отца будет И для нее священна. С тех
пор как она вышла из детского возраста, не было, кажется, случая, чтобы
она, собираясь или же отказываясь что-нибудь сделать, сослалась на
собственное желание. Только и слышишь, что «папа так хочет» или «мама
будет недовольна». Это уж даже не достоинство, а скорей недостаток. Я
не раз говорил ей, что пора научиться самой отвечать за свои поступки.
Октавиус (качая головой). Мистер Рэмсден, я не могу просить ее стать моей
женой только потому, что этого хотел ее отец.
Рэмсден. Гм! Пожалуй, вы правы. Да, в самом деле вы правы. Согласен, так не
годится. Но если вам удастся расположить ее к себе, для нее будет
счастьем, следуя собственному желанию, в то же время исполнить желание
отца. Нет, правда, сделайте вы ей предложение, а?
Октавиус (невесело улыбаясь). Во всяком случае я вам обещаю, что никогда не
сделаю предложения другой женщине.
Рэмсден. А вам и не придется. Она согласится, мой мальчик! Хотя (со всей
подобающей случаю важностью) у вас есть один существенный недостаток.
Октавиус (тревожно). Какой недостаток, мистер Рэмсден? Вернее — который из
моих многочисленных недостатков?
Рэмсден. Я вам это скажу, Октавиус. (Берет со стола книгу в красном
переплете.) То, что я сейчас держу в руках, — самая гнусная, самая
позорная, самая злонамеренная, самая непристойная книга, какой
когда-либо удавалось избежать публичного сожжения на костре. Я не читал
ее, — не желаю засорять себе мозги подобной дрянью; но я читал, что
пишут о ней газеты. Достаточно одного заглавия (читает): «Спутник
революционера. Карманный справочник и краткое руководство. Джон Тэннер,
Ч.П.К.Б. — Член Праздного Класса Богатых».
Октавиус (улыбаясь). Но Джек.
П.К.Б. — Член Праздного Класса Богатых».
Октавиус (улыбаясь). Но Джек…
Рэмсден (запальчиво). Прошу вас у меня в доме не называть его Джеком! (С
яростью швыряет книгу на стол; потом, несколько поостыв, обходит вокруг
стола, останавливается перед Октавиусом и говорит торжественно и
внушительно.) Вот что, Октавиус: я знаю, что мой покойный друг был
прав, называя вас благородной душой. Я знаю, что этот человек — ваш
школьный товарищ и что в силу дружбы, связывавшей вас в детстве, вы
считаете своим долгом заступаться за него. Но обстоятельства
изменились, и я прошу вас учесть это. В доме моего друга на вас всегда
смотрели, как на сына. Вы в этом доме жили, и никто не мог закрыть его
двери для ваших друзей. Благодаря вам этот человек, Тэннер, постоянно
бывает там, чуть ли не с детских лет. Он без всякого стеснения зовет
Энни просто по имени, так же как и вы. Покуда был жив ее отец, меня это
не касалось. В его глазах этот человек, Тэннер, был только мальчишкой;
он попросту смеялся над его взглядами, как смеются над карапузом,
напялившим отцовскую шляпу. Однако теперь Тэннер стал взрослым
мужчиной, а Энни — взрослой девушкой. И кроме того, отец ее умер. Его
завещание еще не оглашено; но мы неоднократно обсуждали его вместе, и у
меня нет ни малейших сомнений, что я назначен опекуном и попечителем
Энни. (Подчеркивая слова.) Так вот, заявляю вам раз и навсегда: я не
хочу и не могу допустить, чтобы Экий ради вас постоянно терпела
присутствие этой личности, Тэннера. Это несправедливо, это недостойно,
это невозможно. Как вы намерены поступить?
Октавиус. Но Энн сама сказала Джеку, что, независимо от своих взглядов, он
всегда будет у нее желанным гостем, потому что он знал ее дорогого
отца.
Рэмсден (выйдя из себя). Эта девушка просто помешалась на дочернем долге.
(Бросается, точно разъяренный бык, к Джону Брайту, но, не усмотрев на
его лице сочувствия, поворачивает к Герберту Спенсеру, который его
встречает еще более холодно.) Простите меня, Октавиус, но есть предел
терпимости общества. Вы знаете, что я чужд ханжества, предрассудков. Вы
знаете, что я был и остался просто Роубэком Рзмсденом, в то время как
люди со значительно меньшими заслугами прибавили титул к своему имени;
и это лишь потому, что я отстаивал равенство и свободу совести, вместо
того чтобы заискивать перед церковью и аристократией. Мы с Уайтфилдом
очень многое упустили в жизни благодаря своим передовым взглядам.