освобождается на весь день от работы. У ее парня есть к ней кой-какое
дело.
Грубый хохот Вильямса долго преследовал Реймона.
Но командная палуба была безжизненной и тихой. На мостике Линдгрен
несла вахту одна. Руки ее напряглись, держась за поручни на основании
видеоскопа. Когда она обернулась при его появлении, он увидел, что у нее в
лице ни кровинки.
Реймон закрыл дверь.
— Что не так? — приглушенно спросил он.
— Ты никому не сказал?
— Нет, конечно. Понятно было, что дело серьезное. Что случилось?
Она попыталась заговорить и не смогла.
— Еще кто-то придет на совещание? — спросил Реймон.
Она покачала головой. Он приблизился к ней, закрепился, обхватив
одной ногой перила и уперев другую в пол, и обнял Линдгрен. Она прижалась
к нему так крепко, как той единственной украденной ночью.
— Нет, — сказала она, пряча лицо у него на груди. — Элоф и… Огюст
Будро… они сказали мне. Кроме них знают еще Малькольм и Мохендас. Они
попросили меня сказать… Старику. Они не смеют. Не знают, как. Я тоже не
знаю. Не знаю, как сказать кому бы то ни было. — Ее ногти впились в него
сквозь тунику. — Карл, что нам делать?
Он некоторое время ерошил ей волосы, глядя поверх ее головы,
чувствуя, как быстро и неровно стучит ее сердце. Корабль снова загудел и
прыгнул. Из вентилятора подуло холодом. Металл вокруг, казалось,
сокращался в размерах, съеживался.
— Давай, — сказал он наконец. — Скажи мне, alskling.
— Вселенная — вся вселенная — умирает.
Он издал горловой звук. Больше ничего. Он ждал.
Наконец Ингрид оторвалась от Реймона и отодвинулась настолько, чтобы
взглянуть в глаза. Она заговорила торопливо и невнятно.
— Мы забрались дальше, чем предполагали. В пространстве и во времени.
Больше ста миллиардов лет. Астрономы начали это подозревать, когда… не
знаю. Я знаю только то, что они мне сообщили. Все слышали, что галактики,
которые мы видим, тускнеют. Старые звезды постепенно угасают, новые не
рождаются. Мы не думали, что это затронет нас. Все, что мы искали, это
одна маленькая звезда, не слишком отличная от Солнца. Таких должно было
остаться много. Галактики живут долго. Но теперь…
Они не были уверены. Наблюдения вести трудно. Но они начали
задумываться… не недооценили ли мы расстояние, которое преодолели. Они
тщательно проверяли допплеровское смещение. Особенно в последнее время,
когда мы проходили сквозь все большее число галактик, а газ между ними
казался все плотнее.
Они обнаружили, что результаты наблюдений невозможно объяснить при
помощи нашего тау, каким бы он ни был. Должен быть другой влияющий фактор.
Галактики собираются ближе. Газ уплотняется. Пространство больше не
расширяется. Оно достигло своего предела и коллапсирует. Элоф говорит, что
коллапс будет продолжаться. И продолжаться. До конца.
— А мы? — спросил он.
— Кто может сказать? Но цифры свидетельствуют, что мы не можем
остановиться. Мы могли бы затормозить. Но к тому времени, как мы
остановимся, ничего не останется… кроме пустоты, выгоревших звезд,
абсолютного нуля, смерти. Ничего.
— Нам это ни к чему, — глупо сказал он.
— Нам это ни к чему, — глупо сказал он.
— Да. Но что нам нужно? — Странно, что она не плакала. — Я
подумала… Карл, не следует ли нам сказать «спокойной ночи»? Всем нам
сказать это друг другу. Последний праздник с вином и при свечах. Потом
разойтись по каютам. Ты и я пойдем в нашу с тобой каюту. И будем любить
друг друга, если сможем, и скажем «спокойной ночи». У нас хватит морфия на
всех. Ах, Карл, мы все так устали. Так хорошо будет заснуть.
Реймон снова привлек ее к себе.
— Ты читал когда-нибудь «Моби Дика»? — прошептала она. — Это про нас.
Мы преследовали Белого Кита. До конца времен. И еще… этот вопрос. «Что
есть человек, чтобы пережить своего Творца?»
Реймон бережно отстранил ее от себя и посмотрел в видеоскоп. Глянув
вперед, он на миг увидел мелькнувшую мимо галактику. Она, должно быть,
находилась на расстоянии всего нескольких десятков тысяч парсеков, так как
он увидел ее сквозь тьму очень большой и ясной. Ее форма была хаотичной.
Структура, какова бы она ни была когда-то, разрушилась. Она имела тусклый
и смутный красный цвет, темнеющий на краях до оттенка запекшейся крови.
Галактика исчезла из пределов видимости. Корабль прошел сквозь
другую, содрогнувшись, как от порыва урагана, но она была невидима.
Реймон отпрянул к пульту управления. Он был бледен.
— Нет! — сказал он.
20
Он и она смотрели с возвышения вниз на своих товарищей по кораблю.
Собравшиеся сидели, привязавшись ремнями безопасности к стульям,
ножки которых были закреплены магнитными захватами к полу спортзала.
Положение было слишком серьезное, откладывать разговор не имело смысла.
Между тау, который теперь межзвездные атомы имели по отношению к
«Леоноре Кристине», и сокращением длин в измерениях, проводимых людьми, и
уменьшающимся радиусом самого космоса, реактивные двигатели корабля
толкали его при нескольких десятых «g» сквозь предельные бездны