Привет тебе, король, здесь у озера Гурре!
Мы промчимся в скачке через остров,
С лишенного тетивы лука слетит стрела,
Которую мы нацелим безглазой глазницей.
Мы мчимся и настигаем призрачного оленя,
И роса льется из его раны, как кровь.
Ночной ворон кружит
На темных крыльях,
И пенится листва там, где прозвенели копыта.
Так будем мы скакать каждую ночь,
было сказано нам,
До самой последней охоты в Судный день.
Хей, кони, хей, гончие,
Задержитесь на миг!
Некогда здесь стоял замок.
Напоите лошадей,
А человек может питаться собственной славой.
Она начала было следующий стих, плач Вальдемара о своей утраченной
возлюбленной; но голос ее сорвался, и она перешла прямо к словам людей
короля, когда их настигает рассвет.
Петух поднимает голову, чтобы прокричать,
Внутри него день,
А утренняя роса блестит красным
От ржавчины наших мечей.
Миг прошел!
Могилы зовут нас, разинув пасти.
Земля готова поглотить призраки:
Прочь, духи, прочь!
Идет жизнь, сильная и сияющая,
С горячей кровью идет творить дела.
А мы мертвы
Печальны и мертвы,
Измучены и мертвы.
В могилы! В могилы! В оцепененье сна…
О, если бы мы только могли упокоиться!
На какое-то время повисло молчание.
..
О, если бы мы только могли упокоиться!
На какое-то время повисло молчание. Затем Нильсон произнес:
— Это слишком близко к нам, дорогая.
Она обернулась. Усталость легла бледностью на ее лицо.
— Я не стану это петь при всех, — ответила она.
Обеспокоенный, он подошел к ней, сел рядом и спросил:
— Ты в самом деле думаешь о нас, как о Дикой Охоте проклятых? Я
никогда не знал.
— Я стараюсь, чтобы это не прорывалось наружу. — Она смотрела прямо
перед собой. Пальцы ее извлекали дрожащие аккорды из лютни. — Иногда…
Знаешь, мы достигли примерно миллионолетней отметки.
Он обнял ее за талию.
— Чем я могу помочь, Ингрид? Или ничем?
Она еле заметно покачала головой.
— Я обязан тебе столь многим, — сказал он. — Я благодарен тебе за
твою силу, за твою доброту, за тебя. Ты снова сделала меня мужчиной. — С
трудом:
— Я не лучший из мужчин, признаю. Не симпатичен, не обаятелен, не
остроумен. Я часто забываю даже быть для тебя хорошим партнером. Но я
по-настоящему хочу им быть.
— Конечно, Элоф.
— Если ты, ну, устала от нашего союза… или просто хочешь большего
разнообразия…
— Нет. Ничего подобного. — Она отложила лютню. — Мы должны привести
корабль в гавань, если это вообще возможно. Мы не можем позволить себе
принимать в расчет что-либо другое.
Он пораженно взглянул на нее; но прежде чем он успел спросить, что
она имеет в виду, Ингрид улыбнулась, поцеловала его и сказала:
— У нас есть еще одно средство: отдых. Забвение. Ты можешь сделать
кое-что для меня, Элоф. Возьми наш рацион спиртного. Большая часть пусть
достанется тебе; ты милый, когда растворяется твоя застенчивость. Мы
пригласим кого-нибудь из молодых и не угрюмых — Луиса, я думаю, и Марию, —
и будем смеяться, и играть в игры, и творить глупости в этой каюте, и
выльем кувшин воды на любого, кто скажет что-нибудь серьезное… Ты это
сделаешь?
— Если у меня получится, — сказал он.
«Леонора Кристина» вошла в новую галактику в экваториальной
плоскости, чтобы максимизировать расстояние, которое она пройдет сквозь
газ и звездную пыль. Уже на окраинах, где звезды были пока разбросаны
далеко друг от друга, ускорение корабля стало сильно возрастать. Ярость
прохождения сотрясала корпус корабля все сильнее.
Капитан Теландер оставался на мостике. Он, похоже, мало на что мог
повлиять. Цель была определена. Спиральный рукав изгибался впереди, как
дорога, блестящая синевой и серебром. Изредка гигантские звезды
оказывались достаточно близко, чтобы показаться на ныне модифицированных
экранах; искаженные эффектами скорости — они проносились, мчались назад,
как будто были искрами, которые нес ветер, что бушевал навстречу кораблю.
Изредка плотная туманность окутывала корабль тьмой ночи или флюоресценцией
горячего новорожденного звездного пламени.
Ленкеи и Барриос были сейчас самыми важными людьми. Они вели корабль
на ручном управлении в этом фантастическом стотысячелетнем нырке. Дисплеи
перед ними, голос навигатора Будро по интеркому, поясняющий, что вроде бы
лежит впереди, и предупреждения инженера Федорова о непредвиденных
нагрузках служили им некоторым руководством. Но корабль стал чересчур
стремительным и слишком массивным, чтобы им можно было особенно
маневрировать; и в таких условиях некогда надежные приборы превратились в
дельфийские оракулы. В основном пилоты руководствовались навыками и
инстинктом — и, возможно, молитвами.
Капитан Теландер все эти часы корабельного времени сидел так
неподвижно, что можно было счесть его мертвым. Он пошевелился всего
несколько раз. («Обнаружена большая концентрация материи, сэр. Может
оказаться для нас слишком плотной. Попытаться уклониться?») Он давал
ответы. («Нет, продолжайте идти прежним курсом, пользуйтесь любой
возможностью понизить тау, если наши шансы хотя бы пятьдесят на