ни дураков, ни злонамеренных, ни саботажников.
— Разве я не должен был велеть Норберту Вильямсу заткнуться, когда он
принялся осуждать Швецию на мессе? Такие вещи могут кончиться весьма
плачевно. — Реймон опустил сжатый кулак на ладонь другой руки. — Пока нет
нужды, нет потребности в военной дисциплине. Пока. Но я видел столько
смертей, Ингрид. Может наступить время, когда мы не сумеем выжить, если не
будем действовать как единое целое.
— Да, быть может, это понадобится на Бете-3, — признала Линдгрен. —
Хотя роботы не сообщили никаких данных, свидетельствующих о разумной
жизни. В самом крайнем случае мы встретим дикарей, вооруженных копьями. И
вовсе не обязательно, что они будут враждебно к нам настроены.
— Я думал о таких опасностях, как бури, поломка корабля, болезни — и
Бог весть что еще. Это целый мир, который не является Землей. Или о
возможной катастрофе. Я не уверен, что современный человек знает о
вселенной все.
— На эту тему уже говорилось слишком много.
— Да. Она стара, как космические полеты; даже старше. От этого она не
становится менее реальной. — Реймон искал нужные слова. — То, что я
пытаюсь сделать… Я не уверен. Наша ситуация не похожа ни на одну из тех,
в которых я бывал. Я пытаюсь… как-то… поддержать и сохранить идею
власти. Большей, чем простое послушание правилам и офицерам. Власти,
которая имеет право приказать что угодно, приказать человеку умереть, если
это спасет остальных… — Он всмотрелся в озадаченное лицо Линдгрен и
вздохнул. — Нет, ты не понимаешь. Ты не можешь понять. Твой мир всегда был
добр.
— Может быть, ты сможешь мне объяснить, если повторишь несколько раз
иными словами. — Она говорила мягко. — И, может быть, я тоже смогу сделать
что-то понятным для тебя.
— И, может быть, я тоже смогу сделать
что-то понятным для тебя. Это будет нелегко. Ты никогда не снимал свой
панцирь, Карл. Но мы постараемся, правда? — Она улыбнулась и хлопнула его
по стальному бедру. — Прямо сейчас, глупышка, мы не на дежурстве.
Искупаемся?
Она выскользнула из одежды. Он смотрел, как она идет к нему. Ингрид
нравилось заниматься спортом, а потом загорать под лампой. Результатом
были полные груди и бедра, тонкая талия, длинные стройные ноги и загар,
красиво оттенявший ее светлые волосы.
— Бог мой, какая ты красавица! — сказал Реймон низким гортанным
голосом.
Она сделала пируэт.
— К вашим услугам, добрый сэр — если вы меня поймаете!
Четырьмя огромными прыжками, какие были возможны только при
пониженной гравитации, она добралась до конца трамплина для ныряльщиков и
прыгнула в воду. Ее падение было медленным, как во сне. Тут можно было бы
устраивать воздушный балет. Когда она нырнула, выплеснувшаяся вода на
несколько мгновений застыла кружевным узором.
Реймон вошел в бассейн с другой стороны. Плавание при таком ускорении
корабля мало чем отличалось от обычного, земного. Ингрид Линдгрен однажды
сказала, что дом человека — весь космос.
Сейчас она резвилась, ныряла, увертывалась, снова и снова ускользала
от Реймона. Их смех отражался эхом от стен. Когда наконец он загнал ее в
угол, Ингрид обняла его за шею, приблизила губы к его уху и прошептала:
— Вот ты меня и поймал.
— Мм-гм. — Реймон поцеловал впадинку между ее плечом и горлом. Он
почувствовал сквозь вкус воды запах живого девичьего тела. — Бери нашу
одежду и пойдем.
Он легко нес шесть килограммов ее веса на одной руке. Когда они
оказались одни в лестничном колодце, он приласкал ее свободной рукой. Она
отбрыкнулась пятками и захихикала.
— Сластолюбец!
— Мы скоро снова окажемся в нормальной гравитации, — напомнил он ей и
стал спускаться вниз на офицерский уровень на скорости, на которой на
Земле они бы сломали шеи.
…Через некоторое время Ингрид приподнялась на локте и встретилась
взглядом с его глазами. Была полутьма. Вокруг двигались тени, окрашивая ее
в два оттенка — золото и янтарь. Она очертила пальцем профиль мужчины.
— Ты великолепный любовник, Карл, — пробормотала она. — У меня
никогда не было лучшего.
— Я тоже от тебя в восторге, — сказал он.
Неожиданная горечь появилась в ее тоне и выражении лица.
— Но это единственное время, когда ты на самом деле раскрываешься. А
раскрываешься ли ты по-настоящему даже в такие моменты?
— Что мне показывать? — его тон стал жестче. — Я же рассказывал тебе
о событиях моего прошлого.
— Анекдоты. Эпизоды. Никакой взаимосвязи, ничего… Сегодня в
бассейне ты впервые слегка приоткрылся и тотчас закрылся опять.
Почему? Я
не воспользуюсь знанием во вред тебе, Карл.
Он сел, нахмурившись.
— Не понимаю, о чем ты. Люди узнают друг друга, живя вместе. Ты
знаешь, что я восхищаюсь классическими художниками, Рембрандтом и
Боунстеллом, и безразличен к абстракционизму или хромодинамике. Я не очень
музыкален. У меня казарменное чувство юмора. Мои политические взгляды
консервативны. Я больше люблю tournedos, чем филе миньон, и хотел бы,
чтобы резервуары снабжали нас почаще и тем, и другим. Я играю в скверную
игру покер — или играл бы, если бы здесь, на борту корабля это имело хоть