не переходила из одного спирального рукава галактики в другой — пока еще
нет; она всего лишь находилась в сравнительно пустом проходе. Из-за
нехватки массы на вход ее ускорение понизилось. В течение определенного
корабельного времени видеоэкраны по правому борту смотрели преимущественно
в черную ночь.
Многие из команды корабля нашли эту картину более предпочтительной,
чем жуткие формы и цвета, ослепительно горящие слева.
Снова настал очередной День Соглашения. Церемония и последующая
вечеринка прошли лучше, чем можно было ожидать. Шок и горе размылись
повседневностью.
Пришли не все. Элоф Нильсон, например, остался в каюте, которую он
делил с Джейн Сэдлер. Он коротал время, набрасывая эскизы и делая
предварительные подсчеты для своего внешнего телескопа. Когда его мозг
утомился, он набрал библиотечный индекс беллетристики. Роман, который он
выбрал наугад из тысяч названий, оказался увлекательным. Он еще не дочитал
его, когда вернулась Джейн.
Он поднял на нее глаза, опухшие от усталости. Не считая экрана
сканера, комната была не освещена. Джейн стояла в тени — большая,
вульгарная. Она не вполне твердо держалась на ногах.
— Бог мой! — вскричал он. — Пять утра!
— Ты только заметил? — она усмехнулась.
— Пять утра!
— Ты только заметил? — она усмехнулась. Исходящие от нее запахи виски
и мускуса достигли его обоняния.
Нильсон взял щепотку табака — роскошь, которая занимала большую часть
его дозволенного багажа.
— Мне не нужно быть на рабочем месте через три часа, — сказал он.
— Мне тоже. Я сказала шефу, что хочу отдохнуть неделю. Он согласился.
Что он мог поделать? Кто у него еще есть, кроме меня?
— Что это за отношение к делу? А если бы другие, от кого зависит
корабль, так себя вели?
— Т-тетсуо Ивамото… на самом деле, Ивамото Т-тетсуо — японцы ставят
фамилию на первое место, как китайцы… как венгры, ты знал об этом? —
кроме тех случаев, когда они проявляют вежливость по отношению к нам,
западным невеждам… — Сэдлер поймала ускользающую мысль. — Да. Вот. На
него хорошо работать. И он может некоторое время обойтись без меня. Так
п'чему нет?
— Тем не менее…
Она подняла палец.
— П-прекрати бранить меня, Элоф! Слыш'шь? Я возилась с этим твоим
чрезмерно компенсированным комплексом неполноценности больше, чем
следовало. И еще много всего. С меня хватит. С-срывайте ваши розы, па-ака
вы молоды!..
— Ты пьяна.
— Типа того. — Задумчиво: — Тебе следовало пойти со мной.
— Зачем? Почему не признаться, как я устал от все тех же лиц, тех же
действий, тех же пустых разговоров. И я в этом далеко не одинок.
Она спросила упавшим голосом:
— От меня ты тоже устал?
— С чего ты… — Нильсон с трудом поднялся на ноги. — В чем дело,
дорогая?
— Ты не очень-то баловал меня вниманием в последние месяцы.
— Что? Наверное, ты права. — Он побарабанил пальцами по кухонному
шкафчику. — Я был слишком занят.
Она сделала глубокий вдох.
— Я скажу напрямик. Я была сегодня с Иоганном.
— Фрайвальд? Механик?
В течение минуты Нильсон стоял, лишенный дара речи. Она ждала. Хмель
слетел с нее. Наконец он произнес с трудом, разглядывая рисунок своих
ногтей.
— Что ж, у тебя есть законное и, без сомнения, моральное право. Я —
не симпатичное молодое животное. Я так горд и счастлив… был так горд и
счастлив… больше, чем я мог выразить, когда ты согласилась стать моим
партнером. Я позволил тебе научить меня множеству вещей, которых я прежде
не понимал. Быть может, я был не самым способным учеником.
— О, Элоф!
— Ты бросаешь меня, так ведь?
— Мы любим друг друга, он и я. — Ее взгляд затуманился. — Я думала,
это будет легче — сказать тебе. Я не знала, что для тебя это так много
значит.
— Ты не думала о том, чтобы не афишируя… Нет, здесь ничего нельзя
скрыть. Кроме того, ты бы и не захотела. И у меня тоже есть гордость. —
Нильсон сел и потянулся к табакерке.
—
Нильсон сел и потянулся к табакерке. — Тебе лучше уйти. Вещи сможешь
забрать потом.
— Так сразу?
— Убирайся! — взвизгнул он.
Она исчезла — всхлипывая, но не пререкаясь.
«Леонора Кристина» снова вошла в населенную область. Пройдя в
пределах пятидесяти световых лет от гигантского новорожденного солнца, она
пересекла окружавшую его газовую оболочку. Будучи ионизированными, атомы
были доступны захвату с максимальной эффективностью. Тау корабля упал
почти до асимптотического нуля: а вместе с ним и коэффициент времени.
12
Реймон остановился у входа в спортзал. Там было пусто и тихо. После
первоначальной волны интереса атлетика и другие становились все менее
популярны. Если не считать трапез, научному персоналу и членам экипажа
осталось только собираться небольшими компаниями или вообще погрузиться в
чтение, просмотр видеолент и как можно больше спать. Максимум, что он мог
заставить их выполнять, — это предписанное количество упражнений. Но он не
нашел способа восстановить бодрость духа, которая со временем исчезла. Он
был беспомощным, поскольку его несгибаемая настойчивость в отношении
соблюдения основных правил сделала его врагом для всех.