удастся изложить дело людям в таких терминах, они соберутся с силами. По
крайней мере, на некоторое время.
Крошечные пташки поют,
И растут дикие цветы,
И в солнечном свете воды спят.
По
крайней мере, на некоторое время.
Крошечные пташки поют,
И растут дикие цветы,
И в солнечном свете воды спят…
16
Курс, проложенный из Млечного Пути, не был прямым. Он делал небольшой
зигзаг, всего в несколько световых столетий, чтобы пройти сквозь наиболее
плотные из доступных туманностей и пыльных облаков. Все же прошло
несколько дней корабельного времени, прежде чем «Леонора Кристина»
оказалась на окраине спирального рукава, устремленная в почти беззвездную
ночь.
Иоганн Фрайвальд принес Эмме Глассгольд часть оборудования, которую
он сделал по ее заказу. Как и предлагалось, она объединила усилия с
Норбертом Вильямсом для разработки детекторов жизни на большом расстоянии.
Механик обнаружил, что она топчется по лаборатории, что-то вертит в руках
и бормочет себе под нос. Аппарат и стеклянная утварь были непонятными и
сложными, запахи — резкой химической вонью, а фоном служило непрестанное
бормотание и дрожь корабля, которые свидетельствовали, что он продвигается
вперед. Глассгольд была похожа на новобрачную, которая стряпает мужу
именинный пирог.
— Спасибо. — При виде того, что он принес, она просияла.
— Вы выглядите счастливой, — сказал Фрайвальд. — Отчего?
— Почему бы и нет?
Он резко взмахнул рукой.
— Из-за всего!
— Ну… разочарование по поводу скопления Девы, конечно. Но мы с
Норбертом… — Она прервалась, покраснев. — У нас захватывающая проблема,
настоящий вызов разуму, и Норберт уже выдвинул блестящее предположение. —
Она наклонила голову и посмотрела на Фрайвальда искоса. — Я никогда не
видела вас в таком угнетенном состоянии духа. Что случилось с вашим
жизнерадостным ницшеанством?
— Сегодня мы покидаем галактику, — сказал он. — Навсегда.
— Ну мы же знали…
— Да. Я знал — знаю — и то, что когда-нибудь умру, и Джейн тоже, что
гораздо хуже. От этого не легче.
Могучий блондин неожиданно воскликнул умоляюще:
— Вы верите, что мы когда-нибудь остановимся?
— Не знаю, — ответила Глассгольд. Она встала на цыпочки, чтобы
потрепать его по плечу. — Я нелегко восприняла нашу ситуацию. Но мне это
удалось, благодаря милосердию Господню. Теперь я готова принять все, что
выпадет на нашу долю, и почувствовать, что большая часть этого есть благо.
Вы наверняка можете сделать то же самое, Иоганн.
— Я стараюсь, — сказал он. — Там снаружи так темно. Я никогда не
думал, что я, взрослый человек, снова буду бояться темноты.
Я никогда не
думал, что я, взрослый человек, снова буду бояться темноты.
Грандиозный водоворот звезд сжимался и бледнел позади. Другой начал
медленно вырастать впереди. В видеоскопе он выглядел как красивая,
усыпанная драгоценностями кисея. Позади него и вокруг виднелись еще
крошечные светящиеся полоски и точки. Несмотря на эйнштейновское
сокращение пространства при скорости «Леоноры Кристины», они казались
далекими и одинокими.
Скорость корабля продолжала возрастать: не так быстро, как в
оставленных позади областях — здесь концентрация газа составляла,
возможно, стотысячную часть той, что около Солнца — но достаточно, чтобы
доставить корабль к другой галактике за несколько недель корабельного
времени. Точных наблюдений провести было нельзя без радикального
усовершенствования астрономической технологии — задача, в которую Нильсон
и его команда бросились с энтузиазмом спасающихся бегством.
Тестируя фотоконвертер, Нильсон сделал открытие. Здесь, в промежутке
между галактиками, существовало несколько звезд. Он не знал, почему они
отправились дрейфовать из родных галактик неисчислимые миллиарды лет
назад. Или, быть может, они изначально сформировались в этих глубинах
каким-то непостижимым образом. Благодаря невероятной случайности корабль
прошел так близко от одной из этих звезд, что Нильсон различил ее — то был
тусклый, древний красный карлик — и решил, что она должна иметь планеты,
судя по беглому взгляду, который бросил на звезду его прибор, прежде чем
она была поглощена расстоянием.
Это была жуткая мысль: темные, ледяные миры, многократно старше
Земли, возможно, на одном или двух существовала жизнь. Когда он поведал о
них Линдгрен, она посоветовала больше никому не рассказывать об этом.
Спустя несколько дней, возвращаясь после работы, он открыл дверь в их
каюту и обнаружил, что Линдгрен там. Она его не заметила. Она сидела на
кровати, отвернувшись, устремив взгляд на фотографию своей семьи. Свет был
приглушен, отчего ее кожа казалась смуглее, а волосы снежно-белыми. Она
бренчала на лютне и пела… сама для себя? Это не была одна из веселых
мелодий ее любимого Беллмана. Она пела на датском языке. Мгновением позже
Нильсон узнал стихи «Песни Гурре» Якобсена и музыку Шонберга.
Рычащие звуки были кличем людей короля Вальдемара, поднятых из могил,
чтобы следовать за ним в призрачной скачке, в которой он был обречен стать
предводителем.