Вильямсу:
— Если делать исключения, то это должен решать корабельный врач. Не
вы. После этого случая ей в любом случае придется увидеться с доктором
Латвалой. Она может попросить его о медицинском заключении, позволяющем ей
так поступать.
— От него ничего не допросишься. Этот бездельник даже
транквилизаторов не прописывает.
— У нас впереди годы пути. Непредвиденные неприятности, которые мы
должны будем пережить. Если мы начнем зависеть от успокоительных
средств…
— Ты что, действительно воображаешь, что если за нами не
присматривать, мы все рехнемся и умрем? Большое спасибо, мы сами способны
принимать решения. Убирайся, я сказал!
Глассгольд снова попыталась вмешаться. Реймону пришлось схватить ее
за руки.
— Убери руки, скотина! — Вильямс бросился на него, сжав кулаки.
Реймон отпустил Глассгольд и отступил назад, в зал, где было место,
чтобы развернуться. Вильямс взвыл и бросился за ним. Реймон некоторое
время защищался от неумелой атаки, затем развернулся и нанес несколько
сильных ударов. Вильямс полетел на пол. Он рухнул бесформенной грудой,
икая. Из носа у него текла кровь. Глассгольд с причитаниями бросилась к
нему. Она опустилась на колени, прижала его к себе и подняла на Реймона
гневный взгляд.
— Храбрец! — презрительно бросила она.
Констебль развел руками.
— Я должен был позволить ему меня ударить?
— Вы м-могли бы уйти.
— Невозможно. Моя обязанность — поддерживать порядок на корабле. Пока
капитан Теландер не освободит меня от моих обязанностей, я буду выполнять
их.
— Прекрасно, — сквозь зубы сказала Глассгольд. — Мы идем к нему. Я
подам официальную жалобу.
Реймон покачал головой.
— Всем было объявлено, и все согласились, что капитана не следует
беспокоить из-за наших ссор.
— Всем было объявлено, и все согласились, что капитана не следует
беспокоить из-за наших ссор. Ему нужно думать о корабле.
Вильямс застонал, окончательно придя в себя.
— Мы пойдем к первому помощнику Линдгрен, — сказал Реймон. — Я должен
подать жалобы на вас обоих.
Глассгольд сжала губы.
— Как пожелаете.
— Не к Линдгрен, — пробормотал Вильямс. — Линдгрен и он, они…
— Уже давно нет, — сказала Глассгольд. — Она больше не смогла его
выдерживать, еще до катастрофы. Она будет справедлива.
С ее помощью Вильямс оделся и добрался до командной палубы.
Несколько человек увидели их и спросили, что случилось. Реймон грубо
оборвал вопросы. Ответом ему были хмурые взгляды. Около первого же
аппарата вызова интеркома он набрал номер Линдгрен и попросил ее не
уходить из приемной.
Комната была крохотная, но звуконепроницаемая, подходящая для
конфиденциальных и неприятных разговоров. Линдгрен сидела за столом. Она
надела униформу. Флюоропанель освещала ее снежно-белые волосы. Голос,
которым она предложила Реймону начинать, после того, как все уселись, был
столь же холоден.
Он сжато изложил происшествие.
— Я обвиняю доктора Глассгольд в нарушении медицинских правил, —
закончил он, — а доктора Вильямса в нападении на стража порядка.
— Бунт? — спросила Линдгрен.
Вильямс испугался.
— Нет, мадам. Хватит обвинения в нападении, — сказал Реймон. И
повернулся к химику: — Считайте, что вам повезло. Мы с психологических
позиций не можем себе позволить проводить суд, а обвинение в бунте требует
суда. По крайней мере, пока вы будете продолжать так себя вести, это
невозможно.
— Достаточно, констебль, — бросила Линдгрен. — Доктор Глассгольд,
прошу вас изложить вашу версию.
— Я признаю свою вину в нарушении правил, — твердо заявила она, — но
я прошу пересмотреть мое дело — как и дела всех — на что мы имеем право
согласно Уставу. Я требую, чтобы мой случай рассматривал и решал не доктор
Латвала единолично, а бюро офицеров и моих коллег. Что касается драки,
Норберт был явно спровоцирован и стал жертвой чистой злобы ради злобы.
— Что вы утверждаете, доктор Вильямс?
— Не знаю, как можно подчиняться вашим дурацким пра… — Американец
сдержал себя. — Прошу прощения, мадам, — сказал он немного невнятно из-за
разбитых губ. — Я никогда не знал на память правила поведения на
космическом корабле. Я полагал, что здравого смысла и доброй воли
достаточно. Возможно, Реймон формально прав, но я уже почти дошел до
предела, терпя его твердолобое вмешательство.
— В таком случае, доктор Глассгольд, доктор Вильямс, готовы ли вы
придерживаться моего приговора? Вы имеете право на суд, если пожелаете.
Вильямс изобразил кривую улыбку.
— Дела достаточно плохи и без того, мадам. Я полагаю, что этот случай
должен быть записан в корабельный журнал, но вовсе незачем, чтобы о нем
узнала вся команда.
— О да, — выдохнула Глассгольд. Она схватила Вильямса за руку.
Реймон открыл рот.
— Вы подчиняетесь мне, констебль, — опередила его Линдгрен. — Вы,
конечно, можете подать апелляцию капитану.
— Нет, мадам, — ответил Реймон.
— Хорошо. — Линдгрен откинулась назад. Ее лицо смягчилось. — Я
приказываю, чтобы все обвинения по данному случаю с обеих сторон были
сняты — или, вернее, просто не регистрировались. Это не войдет ни в какие