— Спросим, — с бодрым видом отозвался Усерхет. — Когда я привяжу веревку к тому, что у тебя повыше колена, пониже пояса, и притащу к царице. Вот тогда и спросим!
В ответ Хуфтор, повернувшись боком, захохотал, разинув пасть и хлопая себя рукой по заднице. Затем вылил на Усерхета новый ушат древнеегипетских помоев.
Что-то не так, думал Семен, прислушиваясь к перебранке. Подозрительно! Может, древний обычай у них — сперва пооскорблять друг друга, чтобы взвинтиться перед пролитием крови, а может, поганец время тянет… Но почему? Пантер не устрашит и Усершета к измене не подвигнет… Чего же глотку драть? И не пора ли к делу, в топоры и копья?
Он отодвинул Ако вправо, а Техенну — влево, сделал шаг и оказался рядом с Усерхетом. Потом поднял руку, сжав четыре пальца в кулак и выставив средний.
— Эй, вошь на колеснице! Это видишь?
Хуфтор наклонился, уперевшись ладонями в колени и вытянул шею, будто желая разглядеть противника поближе.
— Кто там с тобой, Усерхет? Кто там воет, будто пес в ночи? Или смердящий шакал?
Ну, братец, так меня ты не обложишь!.. — с усмешкой решил Семен. Нет, не обложишь! Да и то сказать, беден у роме язык по этой части, не тянет против великого и могучего… Вот блин! Жаль, не перевести! Разве только попытаться?
— В кал гиены твою мать, в крокодилью мочу! — рявкнул он. — Чтоб ей ноги раскинуть под ливийцем! А тебе — опахало в задницу! Кастрат, недоношенный дранной ослом кобылой! Давно у тебя не стоит? — Семен повертел кулаком с оттопыренным пальцем. — На сириянок не стоит и на кушиток? И на мальчиков тоже? Или мальчиков все-таки пользуешь? А может, зад коням своим подставляешь? Похоже, здоровую дырку тебе провертели… вон, разогнуться не можешь, козел безрогий!
Усерхет онемел, Ако с Техенной и лучники ржали в голос, а Хуфтор, быстро разогнувшись, вырвал из ножен клинок, с бешенством потряс им в воздухе и пихнул возницу локтем. Повозка рванулась, вздымая пыль, и из белесых клубов долетело: «Передавлю!.. Всех передавлю, как блох в собачьей шкуре!..»
К военачальнику вернулся голос.
— Зря ты его мать, — ошеломленно пробормотал он. — Сам Хуфтор — жабий помет, но мать была, возможно, почтенной женщиной, спит сейчас в своей гробнице и ждет суда Осириса.
— Да будет он милостив к ней, — отозвался Семен. — Я только хотел подразнить… жара, понимаешь, рождает гнусные фантазии… Думаю, теперь-то нас атакуют.
Усерхет озабоченно прищурил глаз.
— Ра еще не поднялся в зенит, светит в лицо, стрелять мешает… Ну, тем, кто под деревьями, свет не помеха! — Он повернулся к воинам, отдал команду, а знаменосец Хорати и бравые теп-меджет повторили ее в десять глоток. Послышались пение тетив, скрип кожаных доспехов и лязг оружия, потом шеренги расступились, и Семен с военачальником отошли под защиту стрелков.
Ако, на минуту покинув хозяина, вернулся с двумя мускулистыми копьеносцами.
— Вот, господин… Это — Шедау, а это — Тотнахт… Верные люди. Друзья! Ходили со мной и Техенной в страну Хару и в страну Иам.
— Зачем ты их привел?
— Как зачем? Чтобы тебя охранять. Будет бой, а четыре копья лучше двух.
— Будет не бой, а побоище, — буркнул Семен, оглядывая дорогу.
По ней могли проехать рядом лишь две колесницы, и от того атака Хуфтора казалась ему безумной затеей — если даже не вспоминать о приготовленных сюрпризах. Лучники утыкают стрелами людей и лошадей, две первые повозки рухнут, а остальные врежутся в них — вот и конец сражения. Улица ведь, не поле! В шеренгу не развернешься, упавших не объедешь… Получалось, что Хуфтор должен сидеть в своем лагере как крыса в мышеловке или придумать что-то новенькое. Какой-то тактический ход, оригинальный и внезапный.
Однако в дальнем конце дороги взвихрилась пыль, и вскоре Семен различил переднюю пару повозок. Одновременно послышались звуки — глухой топот копыт, пронзительный визг колесных осей и возгласы погонщиков.
Как они мчались! Сияла бронза, смертельным блеском грозили лезвия у колесных осей, колыхались султаны, грохотали ободья, щелкали бичи, пыль вилась столбом, оседая на крупах лошадей, на оружии и плечах колесничих. Казалось, эта грохочущая колонна накроет лучников горным обвалом, сомнет, разрежет бронзовыми косами, втопчет в землю сотнями копыт и пронесется дальше — неуязвимая, неудержимая, стремительная…
— Видишь такое в первый раз? — спросил Усерхет.
Казалось, эта грохочущая колонна накроет лучников горным обвалом, сомнет, разрежет бронзовыми косами, втопчет в землю сотнями копыт и пронесется дальше — неуязвимая, неудержимая, стремительная…
— Видишь такое в первый раз? — спросил Усерхет. — Страшно?
— Нет, красиво, — отозвался Семен и, помолчав, добавил: — Жаль лошадей!
Страха он в самом деле не испытывал. То, что мчалось к нему, было живым и уязвимым, не спрятанным под броней, вооруженным не пушками и ракетами, а остриями из бронзы. На миг перед ним промелькнула картинка прошлого: танковый полигон, снег и холод, терзающие землю гусеницы, рокочущие громады машин, под которые нужно лечь и с замирающим сердцем ждать, пока стальное чудовище не прокатится над тобой, обдавая запахом гари и солярки… Тяжкое испытание! В этот момент ощущаешь себя песчинкой под асфальтовым катком, мышью в лапе дракона…