— Ты не лжешь, — заметил бритоголовый старец, первый из пророков Хнума. — Лгали сыновья гиен, жалкие трусы, сбежавшие от кушитов! Те, что бросили господина в беде, сказав, что он погиб! Между прочим, твои солдаты, Пауах! — Жрец покосился на хмурого военачальника, который командовал гарнизоном Южных Врат.
— Тогда — не мои, — буркнул воин и присосался к чаше.
— Пауах прав, — важно кивнул Рамери, — десять разливов назад его здесь не было. Но тех нерадивых корабельщиков и стражей надо сыскать! — Глаза хаке-хесепа расширились и сверкнули, а в голосе прорезался металл. — Найти, зашить в мешки и бросить в Реку!
— Исполню, сиятельный, — пробормотал Пауах, запрокинул голову и вылил вино в необъятную глотку.
Инени, сидевший напротив хранителя Южных Врат, поморщился.
— Всякий проступок требует воздаяния, но оно должно быть скорым. После многих лет не ищи вину на слушающих твой призыв, чтобы не прослыть злопамятным. Амон с них спросит!
Слушающие призыв — так назывались слуги, и этот термин стал уже для Семена привычным, в отличие от другого — секер-анх, живые убитые, или рабы. Кажется, рабов в земле Та-Кем было немного, и он пока что с ними не встречался.
— Говоришь, Амон спросит? — произнес Рамери и поджал губы. — Ну, посмотрим, посмотрим, мудрейший… Обещаю, если за это время Амон спросил хоть с одного, я отменю мешки и ограничусь поркой. — Он откинулся в кресле и щелкнул пальцами.
В зал стайкой ярких мотыльков впорхнули танцовщицы. Это случилось так неожиданно, что чаша в руке Семена дрогнула; застыв с приоткрытым ртом, он глядел, как мечутся цветные прозрачные ткани, колышатся груди и бедра, сияют глаза, как, подчиняясь мерному ритму, переступают ноги, как изгибаются в пляске тела, сливаясь с рокотом барабанов и тихим посвистом флейт. Все вокруг внезапно ожило, пришло в необходимую гармонию: полунагие девушки плясали среди колонн, под золотыми сводами, и это был последний штрих, соединивший Семена с реальным миром и примиривший с ним. Он вдруг осознал, что этот мир, безмерно далекий, сказочный и непривычный, в главном не отличается от того, что еще мнилось настоящим, не выпускавшим память из своих оков: и там, и тут были женщины.
Это открытие поразило его.
Конечно, в Шабахи он видел женщин, но эти казались другими, манящими и желанными. И сказочно красивыми! Не потому ли, что он просидел в заточении много месяцев? Или в жилах его играло выпитое вино?
— Похоже, брат твой что-то вспоминает, — усмехнулся Рамери, кивая Сенмуту. — Не ласки ли той девушки-ливийки?
— Неудивительно, мой благородный господин, — заметил смотритель каменоломен, расправившись с последним пирожком. — Я бы лишился не только памяти, но и разума — да сохранит меня Амон! Жить с нехеси, в плену, без приличной еды, без вина и женщин… И так — десять лет!
«Не десять, все-таки поменьше, — мелькнуло в голове Семена, — а вот насчет еды и остального — в самую точку!»
Он жадно уставился на танцовщиц, вдыхая полузабытый аромат разгоряченной женской плоти. Рамери, протянув руку, потрепал его по плечу.
— Ешь и пей, ибо — клянусь пупком Хатор! — эта ночь будет утомительной! Ты похож на оголодавшего льва, ваятель Сенмен… Сколько прислать тебе этих газелей, чтобы ты насытился? Двух или трех?
— Одну, сиятельный, — Семен поднял указательный палец. — Одну — для меня, и другую — для преданного слуги моего брата, корабельщика Мериры.
— Преданный слуга? — Брови Рамери полезли вверх. — Такой преданный, что ты за него просишь? Не много ли чести для простолюдина?
— Мерире не нужна газель, — с улыбкой вмешался Сенмут. — Он хочет взять жену из твоего дома, мой господин, чтобы она покоила его старость. Женщину не слишком молодую и не очень стройную… Кажется, ее имя Абет.
— Кто такая? — Взгляд Рамери остановился на домоправителе.
— Твоя ничтожная служанка, господин. В самом деле, не слишком молодая и не очень стройная… не газель, скорее — самка бегемота… Если бы не искусство печь пироги, цена ей была бы три медных кедета. Странно, что этот корабельщик ее избрал!
— Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, — пояснил Семен.
— Какая глубокая мысль! — восхитился рудничный начальник, поедая фаршированные орехом финики.
Хранитель Южных Врат поднялся, махнул танцовщицам, приказывая убираться вон, и подошел к высокой арке, ведущей на террасу. Солнце, склоняясь на запад, озарило Рамери радужным сиянием, какое приличествует в большей мере не человеку, но божеству, бессмертному, непогрешимому, всесильному. Однако Амон-Ра знал, кому отдавать почет; хоть Рамери не являлся бессмертным, но в южных пределах Та-Кем его непогрешимость и сила ничуть не уступали божественным. Помня об этом, гости почтительно смолкли, пока наместник стоял и смотрел на свой город, где все было ему подвластно; он мог прервать любую жизнь, казнить или помиловать, высечь или утопить в реке, сослать в каменоломни или осыпать благодеяниями.
«Серьезный мужчина, — подумал Семен. — Что он там высматривает? Кого бы зашить в мешок?»
Но Рамери, кажется, глядел на корабль с бушпритом в форме рыбьего хвоста. Судно уже ошвартовалось, гребцы складывали весла, крохотные фигурки суетились на палубе и рядом, на берегу, таскали груз или натягивали причальные канаты, издалека было не разобрать. В сравнении с баркой Сенмута, стоявшей неподалеку, корабль выглядел огромным — вдвое шире и раза в три длинней.