Инени придвинулся ближе к нему и снова зашептал:
— Их триста, и в каждой — два воина… И поведет их Хуфтор, лучший чезу Хоремджета…
— Я его видел. Решительный парень!
— Возможно, с ним будет Хоремджет. Он боится, ночует не в доме своем, а в главном лагере или с колесничими… он в недоумении и страхе… не может понять произошедшего с Софрой — то ли боги ему благоволят, то ли предостерегают…
— Кто тебе это сказал? О Хоремджете?
— Рихмер, по твоему повелению. Его ищейки не спускают с Хоремджета глаз. Погонщики ослов, что доставляют в лагерь пищу, носильщики и водоносы и даже писцы… Они усердны, как стая гиен, почуявших запах падали.
Семен довольно ухмыльнулся.
— Ну, что ж… Придется их наградить и возвеличить! Особенно писцов.
Семен довольно ухмыльнулся.
— Ну, что ж… Придется их наградить и возвеличить! Особенно писцов. Нет ли среди них Пианхи, сына Сенусерта? Толстый такой и болтливый, писец в чезете колесничих…
Инени помотал головой.
— Не знаю. Люди Рихмера — забота Рихмера. А твоя…
— …Хуфтор и колесничие. Я помню, мой мудрый друг.
— Если они захватят дворец, царицу и пер’о… — пальцы Инени шевельнулись, рисуя иероглиф «смерть». — Исида всемогущая! Спаси нас от этого и сохрани!
— Кто не рискует, не ест ветчины, — отозвался Семен, подумал и перевел на язык роме: — Хочешь фиников — не бойся лезть на пальму.
Я видел семьдесят шесть разливов Хапи, я очень стар, но память меня не подводит — она как свежий цветок лотоса в месяц фармути. Я помню… да, помню тот день, когда не мудрые речи, не песни и гимны, а острая бронза вершила праздник. Друг мой тоже был на этом празднестве, и живы мы потому, что он охранил нас, а когда отзвенело оружие, не дал сердцам ожесточиться. Прав ли он? Иногда, взирая на нынешний кровавый пир, я сомневаюсь в этом. Но ему виднее, и виднее тем, кто обитает в тех непостижимых землях, откуда он пришел. Свершившееся должно свершиться…
Тайная летопись жреца Инени
Глава 11
Месяц месори, третий день
Вдали, за каналом Монта, слышался грозный гул — стоны боевых рогов, лязг оружия и топот множества ног, перекрываемый временами слитным воплем идущих в атаку воинов. До лагеря корпуса Амона, с которым сражались сейчас ветераны Инхапи, было километра два, но звуки далеко разносились в душном раскаленном воздухе, и город, внимая им, замер в тревожном оцепенении, будто муравейник, рядом с которым сошлась в поединке пара свирепых быков. Не ровен час, затопчут…
Но на Восточной улице, тянувшейся от садов фараона до казарм колесничного войска, пока что царили спокойствие и тишина. Ни храмов, ни жилых строений здесь не было, и тракт, прямой, как древко копья, затеняли лишь огромные каштаны с поникшей от жары листвой. За ними, на юго-западе, ближе к речному берегу, начиналась зона дворцового парка, но крыши и башни большого дворца, как и домов знатнейших вельмож, скрывали завесы зелени, по-прежнему яркой, свежей и густой, ибо работники, качавшие воду из Нила, трудились не покладая рук. Парк простирался до крепких стен Ипет-ресит, южного святилища Амона, благодаря чему подступ к обители пер’о с фланга или с тыла был невозможен для колесниц. Они могли проехать только здесь, по Восточной улице, что отходила от Царской Дороги вблизи огромных пилонов, обозначавших вход на священную царскую землю.
Семен, стоявший рядом с Усерхетом, жилистым сорокалетним чезу Пантер, оглянулся на отряд перегородивших улицу лучников. Солдаты стояли в три шеренги, со стрелами, наложенными на тетиву, и хоть их было всего лишь десятков пять, прорваться сквозь этот барьер не удалось бы ни единой колеснице. Особенно если учесть других стрелков, засевших под деревьями, а также маленький, наспех придуманный, но очень эффектный сюрприз.
Шагах в сорока за лучниками, у поворота к Царской Дороге, потел под солнцем отряд тяжелой пехоты — сотня воинов в кожаных нагрудниках и шлемах, с тяжелыми, закругленными сверху щитами и двухметровыми копьями, под командой знаменосца Хорати. Боевое снаряжение перевозилось в столицу тайным порядком, пряталось по дворам у родичей в Кебто, Джеме, Уасете, и, чтобы собрать своих воинов, вооруженных и готовых к битве, офицеры Инхапи трудились всю прошлую ночь. Старания их были успешными — судя по звукам, что доносились от казарм, и по тому, что Усерхет занял Восточную улицу еще до утренней зари.
Старания их были успешными — судя по звукам, что доносились от казарм, и по тому, что Усерхет занял Восточную улицу еще до утренней зари. Но выглядел он измотанным и то и дело прикладывался к фляге с водой.
— Иди в тень, — сказал Семен, — ляг под деревом и закрой глаза. Колесниц пока что не видно. Может быть, они вообще не появятся — Хуфтор ведь не сошел с ума, чтобы бросить их в атаку по улице в двадцать локтей шириной.
— Может, и не появятся, — прохрипел Усерхет, покосившись на стальной топор в руках Семена, — только я должен стоять здесь. Ты, господин, хоть и могучий воин с грозной секирой, а долг военачальника не понимаешь. Тяжкое наше ремесло! Вот я, уставший так, что чувствую вкус смерти на губах, торчу на жаре и буду торчать, потея под ремнями и нагрудником. А почему?