Он оглядел штабель и отрицательно покачал головой.
— Костями мой не брать. Тяжело, неудобно! Капуста есть? Зеленые? Лучше бы с портретом Франклина.
Вид ошарашенной физиономии Икеды доставил ему секундное удовольствие. Насладившись этим зрелищем, Семен зашагал к водоему, где уже толпился народ; быков убрали, землю подмели, и все необходимые персоны были на месте: охотник Хо, колдун Каримба и сотни зрителей — на сей раз без оружия. Верный толмач Ако тоже находился здесь — стоял, почесывал живот и ждал хозяйских указаний.
Оглядев мрачного колдуна, полного нехороших предчувствий, Семен кивнул Икеде:
— Привести твой женщина!
Ее привели. В ярком свете занимавшегося утра она выглядела еще очаровательней — ни дать ни взять набоковская нимфетка, только смуглая и до смерти перепуганная. В толпе от нее отворачивались, перешептывались, чертили в воздухе магические знаки, и даже отец, охотник Хо, уставился взглядом в пыльную землю. Колдун, однако, взирал на девочку с вожделением — то ли не боялся сглаза, то ли знал, с чего быки его откинули копыта.
Руки Семена взлетели вверх, плечи расправились, грудь напряглась; сколь помнилось, в этой деревянной позе Инени молился солнцу.
— Мой видеть вещий сон!
В толпе зашумели еще до того, как Ако перевел — вероятно, речь роме была понятна многим.
— Мой говорить с богами, с великий Осирис! — важно провозгласил Семен. — Готов ли твой, Икеда, и твой, Каримба, слушать его волю?
Оба коснулись ладонями груди; колдун — с угрюмым выражением на обрюзгшем лице, вождь — полный радостных надежд. Что до дочери Хо, то она стояла ни жива ни мертва.
— Осирис говорить, глаз у этой женщина плохой. Очень плохой! Левый глядеть — бык дохнуть, правый — носорог, а если она смотреть обоими… — Опустив руки, Семен сделал многозначительную паузу.
Толпа возбужденно загомонила, в темных зрачках Каримбы сверкнуло торжество, а вождь в отчаянии хлопнул ладонями по толстым ляжкам и попытался что-то возразить. Что касается дочери Хо, то она, услышав приговор, рухнула на землю и скрючилась так, будто львиные клыки уже терзали ее тело. Но дух ее, видимо, был крепок: девочка не вскрикнула, не потеряла сознания, и глаза ее были по-прежнему открыты. Они взирали на Семена с тем упреком, с каким глядит ребенок на обманувшего его взрослого; ты был со мною добр, говорил ее взгляд, ты дал мне пищу и не сделал больно, и ты меня предал…
Тянуть не стоит, решил Семен, и снова вскинул руки.
— Осирис говорить еще! Он говорить: Каримба — стар и глуп, силы нет, духи Каримбе не помогать. Эта женщина, — он шагнул к девочке и поднял ее, — смотреть на Каримбу и посылать его к быкам, в страну Осириса. А Каримба Осирису совсем не нужен! Зачем ему старый вонючий шакал?
Девочка цеплялась за тунику Семена, Ако толмачил с ухмылкой во весь рот, а лицо колдуна стало темным от прилившей крови. Внезапно он стукнул кулаком в грудь и заорал, мешая местные слова и речь роме:
— Никто не верить этот человек! Мой — великий тиго! Тиго бонго! Мой усмирить этот женщина! Мой не верить Осирис, не верить сон! Осирис — тапа кануто, зан мудава! Осирис…
Семен отодрал от одежды пальцы дочери Хо и, вытащив кинжал, сделал шаг к колдуну.
— Ты как обозвал моего Осириса, шмурдяк? — с угрозой прошипел он по-русски, ухватив Каримбу одной рукой за ворот, а другой тыкая ему под третий подбородок острие. — Значит, ты Осириса не уважаешь? — Он перешел на язык роме и повысил голос: — Осирису ты не нужен, кал гиены, но я могу послать тебя в другое место! Туда, куда Осирис телят не гонял!
Колдун обмяк, щеки его обвисли, кожа посерела. Хватит убогих стращать, решил Семен; еще напорется на кинжал или помрет от инфаркта. Оттолкнув тяжелую тушу, он обратился лицом к толпе и обнял худенькие плечи дочери Хо. Видно, девочка поверила, что ничего плохого с ней не будет, и прижалась к нему точно перепуганный птенец.
— Осирис сказать: его власть над этой женщина. Только его, не твой и не твой! — Семен поочередно ткнул кинжалом в вождя и колдуна. — Осирис велеть отвести ее в свое святое место в Черной Земле. Осирис сам с ней разобраться! Мой слушать его зов, брать женщина с собой. — Он повернулся, бросил Ако: — Все, парень, дело закончено!.. Пора удочки сматывать! — и зашагал с площади. Дочь Хо бежала рядом с ним вприпрыжку.
Толпа перед ними расступилась и стала стремительно редеть. Похоже, в Шабахи жили люди благоразумные, решившие, что коль заноза удалена, так нечего бередить рану. Никто не пытался преследовать их, никто не преграждал дороги, и проводил их лишь тоскливый возглас Икеды:
— Сладкий мой! Радость мой сердце!
С внезапной яростью Семен обернулся, погрозил кинжалом и рявкнул:
— Заткнись, ублюдок! Прошла твоя любовь, завяли помидоры!
В молчании они перебрались через речку и холмистую гряду. Солнце уже поднялось на локоть над восточным горизонтом, свежий утренний ветер пролетал над степью, и в шелесте трав чудился Семену полузабытый мамин голос: не бросай ее, не бросай… пусть не родная, не сестра, не дочь, но все равно не бросай… Не брошу, пообещал он ей и коснулся ладонью волос девочки. Она подняла к нему милое личико, улыбнулась — сверкнули белые зубки, взметнулись веера ресниц.