— Да, почему? — полюбопытствовал Семен, глядя в хмурое лицо Усерхета.
— А потому, что люди мои должны меня видеть на этом самом месте. Раз я стою и терплю, значит, и им Амон велел. Не то какая же мне вера? — Он снова приложился к фляге.
— Люди твои не мотались всю ночь по дворам и улицам, не пересчитывали друг друга, не погоняли теп-меджет. Они выглядят свежими и полными сил, а ты — уставшим. Отдохни!
Но Усерхет лишь с упрямым видом помотал головой и буркнул:
— Отдохну в гробнице, а сейчас надо ждать, потеть и драться. Вот только землю полью…
Он отошел к обочине и облегчился под развесистым каштаном. Это дерево — и еще одно, на противоположной стороне — было подрублено и являлось тем самым маленьким сюрпризом, что ожидал колесничих Хуфтора. Если, конечно, он решится атаковать…
Чем черт не шутит, думал Семен, разглядывая терявшуюся вдали дорогу. Как-никак, триста колесниц, шестьсот солдат… Почему бы и не попробовать? Что в лагере сидеть? Тем более что схватка у казарм пехоты может по-всякому обернуться… да, по-всякому… С одной стороны, у Инхапи — менфит, бойцы отборные и злые, напавшие внезапно; с другой — их все-таки поменьше, чем воинов у Хоремджета, да и сидят те за валом и рвом, пусть обмелевшим… Хрен его знает, чья возьмет! И ждать тут вроде не с руки… Действовать надо, действовать! Не то дождешься маджаев с палками и удавками…
Маджаев-полицейских у градоначальника Пенсебы было несколько сот, но в схватке они участия не принимали. Во-первых, по недостатку оружия — у них имелись палки, плети да веревки, а не секиры с копьями; а во-вторых, происходившее к их компетенции не относилось. Не бунт простолюдинов, не драка в кабаке и не грабеж могил — переворот! Когда закончится, тогда и будет дело для маджаев: казнить зачинщиков, вязать повинных и проводить в каменоломню или на рудник. По воле первого министра Хоремджета или царицы Хатшепсут — это как рассудят боги…
На дороге клубом взметнулась пыль, и Усерхет поспешно вернулся, оправляя тунику. Стрелки разом подтянулись, первый ряд рухнул на колено, но копьеносцы все еще стояли «вольно» — похоже, колесница была одна-единственная. Впрочем, Техенна и Ако, болтавшие с приятелем из пантер, тут же ринулись вперед с дротиками и щитами — не иначе как прикрыть хозяина от стрел коварного врага. Мериры с ними не было; его Семен не взял, оставил вместе с Сефтой в доме, чтобы охраняли женщин и добро.
Колесница замедлила ход и развернулась на неширокой дороге, метрах в ста от шеренги лучников. В ней были двое — возничий и знатный военачальник в нагруднике, украшенном бронзой, с кинжалом и секирой на перевязи. Борт колесницы тоже блестел бронзовыми накладками, над лошадьми развевались султаны из перьев, да и кони были отменные — не из Куша, а аравийские скакуны.
Борт колесницы тоже блестел бронзовыми накладками, над лошадьми развевались султаны из перьев, да и кони были отменные — не из Куша, а аравийские скакуны. Только запрягали их по-варварски, цепляя кожаный ремень на шею.
— Хуфтор, — сказал Семен, приглядевшись.
— Он, — со вздохом подтвердил Усерхет. — Двенадцать разливов минуло, как мы сражались рядом в Хару. Много битв и покоренных городов, много вина и женщин, и крови тоже много… Теперь друг с другом будем драться, порази меня Сохмет!
Хуфтор, не спускаясь с колесницы, помахал рукой, потом приставил обе ладони ко рту и заорал зычным голосом:
— Усерхет! Не ты ли передо мной, потомок черепахи?
— Я, — отозвался военачальник, выступив на пару шагов. — А кто там вопит, пугает своих кляч? Похоже, Хуфтор, краснозадый павиан?
Лучники за спиной Семена загоготали, захлопали ладонями по обнаженным бедрам. Теп-меджет, десятник, цыкнул на воинов.
— В плохое дело ты ввязался, Усерхет! — крикнул Хуфтор. — Ра еще не скроется за песками Запада, как твою шкуру бросят в дубильный чан — твою и всех облезлых пантер, которых я вижу подальше твоей задницы.
— В какое же дело я ввязался, Хуфтор? — столь же громким голосом спросил Усерхет. Он уже не выглядел усталым, и казалось, что с каждой секундой в него вливается новый заряд энергии.
— Не строй из себя глупца, кал гиены! Ты, и шелудивый пес Инхапи, и ваши ремеч меша — да проклянет их Амон! — явились в Город без высочайшего повеления, бросив службу в южных крепостях! Вы напали на лагерь столичного гарнизона, а значит, замыслили злое против пер’о — жизнь, здоровье, сила! Теперь твои вонючие шакалы стоят перед Великим Домом, не пропуская к нему преданных воинов! И ты еще спрашиваешь, в какое дело ввязался? Ты — бунтовщик, как и ублюдки за твоей спиной!
— А я вот другое слышал, — запрокинув голову, Усерхет отхлебнул из фляги. — Слышал, что ваши хуну неферу зажрались на медовых лепешках и обнаглели вконец. Слышал, что Хоремджет — пусть Сетх раздерет ему печень! — желает свергнуть дом Джехутимесу. Слышал, что он непочтителен с богами и с великой царицей. Если так, ты повинен в бунте, а не я! Ты, Хоремджет, твой господин, и болваны из ваших чезетов!
Хуфтор прищурился.
— Хочешь узнать, отродье жабы, кто бунтовщик? Ну, давай, я возьму своих воинов, а ты возьмешь своих, и мы отправимся к пер’о, к сыну золотого Гора, и спросим, кто тут ослиная моча, а кто — серебряный дебен. Согласен?