Он потрогал слегка саднившее плечо и произнес:
— Хорошо! Я принимаю твою службу, и, может быть, когда ты встанешь перед Сорока Двумя, это тебе зачтется. А сейчас проводишь меня наверх, к незаметному выходу, потом отправишься к Софре и скажешь, что ваятель Сенмен целует его задницу, лижет копчик и все исполнит так, как приказали.
А сейчас проводишь меня наверх, к незаметному выходу, потом отправишься к Софре и скажешь, что ваятель Сенмен целует его задницу, лижет копчик и все исполнит так, как приказали. В самом лучшем виде! — Злобно усмехнувшись, Семен потер ладони, отшелушивая засохшую кровь, и добавил: — Пусть только как следует подмоется, чтобы лечь в постель к царице! И не забудет плату — сто дебенов!
Рихмер, тоже с поспешностью вскочивший на ноги, недоуменно замер, приоткрыв рот.
— Сто дебенов? Я думал, это шутка, господин… Ты — вершитель судеб, посланец Осириса… Зачем тебе золото?
— Возьмешь его себе, — бросил Семен, направляясь к двери. — Боги ценят полезных и верных слуг. Я следую их примеру.
Хранитель врат склонился и распахнул перед ним дверь.
Я говорил о его милосердии — скажу и о жестокости. Да, он убивал, если надо было убить! Но вершилось это не по велению сердца, склонного к пролитию крови, а в силу необходимости и чаще всего — для защиты других людей, которые были ему близки и дороги. Он охранял их как самый верный сэтэп-са, и потому я называю его Стражем…
Тайная летопись жреца Инени
Глава 9
Охота над красными скалами
Вернувшись в мастерскую, Семен разослал помощников: Сахуру отправил в дом Пуэмры, к его сестре и матери, Атау и Небсехта, третьего из подмастерьев — в Ипет-ресит, приказав им, чтобы разыскали Сенмута. Оставшись в одиночестве, он вытащил из потайного места секиру, завернул ее в старые тряпки и обвязал веревкой, плетенной из тростника. Затем, сдернув полотно, вгляделся в каменные черты Меруити, будто испрашивая у нее совета.
Ему казалось, что царица ветров и тьмы смотрит сейчас не ласково, а повелительно, как бы напоминая: ты должен меня защитить! Должен, ибо затем ты и явился в этот мир, и нет других оправданий твоему присутствию!
— Я уже многих убил, — тихо произнес Семен, баюкая сверток с секирой. — Убил допросчика-писца и тех нехеси… Может, кара была заслуженной, но видишь ли, милая, я не люблю убивать. Прежде я этим не занимался.
«То было прежде, — безмолвно сказали каменные губы. — Теперь обстоятельства изменились. Все меняется, ваятель, — мир, и жизнь, и ты вместе с ней».
— Меняется, — согласился Семен, взвесив в руке секиру. — Увы, не в лучшую сторону!
«Не в лучшую, но и не в худшую — в нужную», — возразила каменная царица, и минут пять они в молчании взирали друг на друга. Потом Семен сказал:
— Пожалуй, ты права. Значит, и это дело с Софрой надо закончить?
«Надо», — подтвердила она. Взор ее был повелительным и строгим.
Семен кивнул, набросил на изваяние покрывало и, взвалив тяжелый сверток на плечо, вышел из мастерской.
Солнце склонялось к западу, но зной был все еще таким, что на камнях, казалось, можно печь лепешки. Все обитатели ремесленного городка попрятались, пережидая жаркое время, и лишь Урджеба, сухопарый бровастый помощник Инени, медленно брел от пальмовой рощи к пристани, заглядывая по дороге то в проемы мастерских, то в опустевшие дворы. Семен заторопился навстречу, потом, замедлив шаг, спросил, не видел ли Урджеба третьего пророка, а если видел, то где, когда и как его найти. Шевельнув бровями, помощник сообщил, что почтенный Инени отправился домой: вызвали к болящему, и, вероятно, тот — персона из самых важных, раз понесли к пророку, а не к целителям в храм.
Семен пробормотал слова благодарности и широким шагом направился к роще; Урджеба крикнул вслед, что бегать сейчас не стоит: Ра гневен, ударит по черепу, и не отделишь жизнь от смерти.
И правда, жарковато, мелькнула мысль, когда Семен, утирая пот, добрался до поникших пальм. Тут он свернул, но не направо, к стенам святилища, а налево — усадьба Инени располагалась в двух тысячах локтей от ремесленного городка, среди садов и рощ, тянувшихся километров на тридцать, до южных окраин Кебто. Путь к усадьбе был недолог; к тому же под кронами сикомор и тутовника зной переносился легче, и через четверть часа впереди возникла белая ограда, а за ней — плодовые деревья, обступавшие плотным кольцом жилище Инени.
Пуэмра лежал в дальней, самой прохладной комнате, и над ним хлопотали третий пророк и двое крепких служителей, которых Семен счел санитарами или медбратьями. Юноша был уже омыт, раны смазаны мазью кифи, и теперь служители, осторожно приподняв безвольное тело, закрывали их чистым полотном. Инени склонился над левой рукой Пуэмры, разглядывая три обожженных пальца и сокрушенно покачивая головой: ожоги были слишком глубокими, кое-где до кости, а от ногтей вообще ничего не осталось.
Опустившись рядом, Семен спросил:
— Ну что? Выживет?
— О том спрашивай не у меня, а у Амона, — отозвался жрец. — Душа его у двери царства мертвых, Сенмен; шаг вперед, и вместо лекаря придется приглашать бальзамировщиков.
Бросив взгляд на слуг, Семен склонился к уху Инени.