— Они все сделают, господин, — прошелестел за спиной голос Рихмера. — Все сделают и будут молчать, как гуси со свернутой шеей. А ты… ты не желаешь проследовать в другой покой? — Он кивнул в сторону проема, ведущего в канцелярию.
Оторвавшись от Пуэмры, Семен направился туда и сел на табурет, скрипнувший под его тяжестью. Воздух в этом помещении был таким же затхлым, как в камере пыток, но хоть горелым мясом не воняло, а пахло старым деревом и сухим папирусом. Он бросил взгляд на ровную шеренгу сундуков с бесчисленными свитками. Туда, вероятно, заносились признания и речи тех, кто отдыхал на ложе Сохмет, и на мгновение Семену почудилось, что плотно пригнанные доски истекают кровью.
Рихмер, поджав ноги, опустился на циновку.
— Ты пощадишь мою дочь и меня, господин? Ты не отправишь нас до срока за горизонты Западной пустыни?
С минуту Семен взирал на него, прислушиваясь к шорохам в соседней комнате и тихим стонам Пуэмры. Потом негромко произнес:
— Ты как говоришь со мной, моча гиены? Забыл, как обращаться к посланцу Осириса? К тому, кто держит в руке твою жизнь и смерть?
Хранитель врат ткнулся лицом в его сандалии и забормотал:
— Прости, повелитель! Тысячу раз простираюсь ниц и целую прах под твоими ногами… Прости!
Семен ухватил его за ворот туники и приподнял.
— Так уже лучше, порази тебя Сохмет от пупка до колена! Много лучше! Теперь мы можем поговорить. Слушай и запоминай!
— Я покорен твоему зову, мой господин.
— Дочь свою отправишь в дом Инени, чтобы ухаживала за моим учеником. Хочу убедиться, так ли она прекрасна и добра, как обещалось. — Он сделал паузу, разглядывая бритый череп Рихмера. — Теперь об этом ученике, поклявшемся в верности Уху Амона… Говоришь, что он следил за мной? Это с каких же пор?
— С тех, господин, как ты появился у третьего порога.
Брови Семена взлетели вверх.
— Язык твой лжив, хранитель! Кто знал, где и когда я появлюсь!
— Не гневайся, посланец Осириса, это правда! Конечно, никто тебя не ждал, но этот юноша… он… он просто оказался в нужном месте и в нужное время.
Его обет — сообщать о всем увиденном и услышанном, особенно о странных деяниях, опасных речах и даже мыслях, какие не высказывают вслух. С тех пор, как ты появился в Уасете, он рядом с тобой по моему приказу, а до того… видишь ли, он был учеником пророка Инени и присматривал за ним. Так повелел Софра, который мало кому доверяет. А ведь Инени отправился на юг, чтобы…
— Я знаю, что он там делал и с кем встречался, — прервал хранителя Семен. — Я даже знаю, сколько воинов Инхапи прячется по дворам в Нут-Амоне, Кебто и остальных городах! С точностью до одного человека и до последней стрелы в их колчанах… Ты ведь не забыл, хранитель, кто я такой и откуда явился в этот мир?
Он поглядел в помертвевшее лицо Рихмера и медленно, веско промолвил:
— Запомни: я — Страж, посланный сюда богами, и боги желают, чтобы все случилось так, как должно случиться. Амон и все остальные божества благоволят прекрасной дочери Джехутимесу, а это значит, что Софра с Хоремджетом уже покойники. Они мертвее, чем труп осла, обглоданный шакалами, и если ты не желаешь разделить их участь, то должен служить мне.
— Я слушаю твой зов, господин! Слушаю и повинуюсь! Что ты прикажешь?
— Пусть твои люди берегут царицу от слишком сладких пирожков, а юного пер’о — от колесничных гонок. Пусть, заметив людей, похожих на воинов с юга, закроют глаза и сунут голову в песок. Пусть они следят за Хоремджетом, докладывают тебе, а ты обо всем расскажешь Инени и выполнишь любой его приказ. А я прикажу одно насчет Хоремджета: если пискнет в ближайшие двадцать дней, укороти его на голову.
— Но у него в войске — безбожники из Хетуарета, господин… Могут разорить храмы…
— Амон спасет, — пообещал Семен. — Я точно знаю, что с храмами ничего не случится — ничего такого, что нельзя восстановить с помощью камня, глины и краски. — Он приподнялся и заглянул в пыточную — там уже не было ни единой души, живой или мертвой — ни Пуэмры, ни жрецов, ни трупа с разбитой головой. Успокоившись, он сел и хлопнул ладонью по крышке ближайшего сундука. — Ну, теперь поговорим о Софре, бывшем твоем повелителе, и трех отпущенных им днях. Как он их проведет? Будет пускать слюну, мечтая о ложе царицы?
— Нет, мой господин. Сегодня он отплывет в свое имение, а завтра, взяв дротики, лук и стрелы, поедет на охоту. От того и назначены три дня — дольше он не задерживается в Западной пустыне.
— Хмм… Охота — развлечение опасное… еще опаснее, чем колесничные гонки…
— Опасное, если охотиться на львов или ночевать в пустыне, — заметил Рихмер. — Но Софра, мой го… мой бывший господин, стреляет из лука газелей, а ночует в своей усадьбе на левом берегу. Она, эта усадьба, в точности напротив Ипет-сут, над горным обрывом. — Он прикрыл глаза и негромко добавил: — Скалы там приметные, мой господин, цветом похожи на красную медь, а рядом с усадьбой — заросли акации. Слышал я, в них бродят львы… а с Софрой лишь колесничий да трое-четверо проводников-ливийцев…
«Догадливый, поганец! — подумал Семен, вставая. — Догадливый, хоть и пугливый! Ну, пугливость только к пользе… чтобы, значит, не тянуло к опасным догадкам».