Кивнув, Семен повернулся, стиснул покрепче топор и побежал по узкой дороге. Над кронами деревьев по-прежнему сияла треть солнечного диска, будто напоминая, что времени прошло всего ничего; земля под подошвами сандалий была твердой, надежной, вполне подходящей для битв и погонь, а с реки тянуло свежим ветром, который приятно холодил жгучие царапины от кинжала и дротика. На бегу, стараясь не споткнуться о валявшиеся кое-где обломки колесницы, Семен размышлял о словах корабельщика, а вот о том, что минут через десять-пятнадцать он догонит Софру и разнесет ему череп секирой, вспоминать совсем не хотелось.
Странный, однако, народ в Та-Кем, и время странное! Гляди, чтобы лошадей не подманил, до лука не добрался, предупредил Мерира… А ведь в другой стране сказали бы: гляди, поймает лошадей — ускачет! Но колесница разбита, и роме — воину, семеру, землепашцу — чужда идея оседлать коня. Чужда! Тут не аравийские просторы, не кочевая вольница, тут во всем — порядок: осел — чтобы ездить и возить поклажу, корова — чтобы тянуть повозку и плуг, а конь годится лишь для колесницы…
Он думал, что есть десятки вещей, которые можно тут сделать — не выплавка стали и не реформа письма, а более простые вещи, вроде седел и стремян или плугов с бронзовым лемехом.
Стрелы с трехгранными наконечниками вместо плоских — летят дальше, бьют смертоносней; длинные копья и клинки, чтобы колоть и рубить с коня; арбалеты, баллисты и катапульты, что мечут ядра на тысячи шагов; парусное вооружение на судах, киль, шпангоуты и руль вместо примитивных весел; сигнальные башни и семафорный телеграф, понтоны и наплавные мосты, маяки с горючим маслом и зеркалами, что отражают свет; коляски, в которые можно запрячь лошадей, голубиная почта или хотя бы яблони, неведомые в Та-Кем — яблони, сливы, апельсины из северных заморских стран, лежащих, в сущности, рукой подать от Дельты, в каких-то трехстах километрах… Однако, если не считать колясок, яблонь и плугов, все эти вещи — так ли, иначе — ассоциировались с войной, и потому изобретать их не хотелось. Совсем не хотелось — ведь он отлично знал, кто унаследует державу с такими вот полезными игрушками! Этот мальчишка, сын сириянки, сидевший на троне Та-Кем… Мальчик, который лет через тридцать потопит в крови и Сирию, и Финикию, и Палестину… Дай ему конное войско, баллисты и катапульты, морские суда, горючую смесь, тараны и понтоны — глядишь, он до Индии доберется! А это в планы Семена совсем не входило.
Заросли остались позади, и теперь, когда ничто не закрывало взгляда, он, наконец, увидел Софру. Тот уже не мог бежать; шел, опираясь на дротик, тяжело переставляя ноги, с опаской оглядываясь назад. Заметив погоню, жрец попытался ускорить шаги, потом, вероятно, сообразил, что от преследователя не уйдешь, и замер, раскачивая в поднятой руке свое оружие. Сейчас он был опасен как гиена, которую загнали в угол; зрелый муж, достаточно крепкий и, несомненно, не уступавший любому воину в искусстве метания дротиков. Мысль об этом не устрашила Семена, а будто добавила энергии; его ожидал поединок, не убийство.
Софра расправил плечи, высокомерно откинул голову.
— Во имя Амона! Почему ты убил моих людей? Чего ты хочешь, ваятель? Я ведь не ошибся, ты — ваятель Сенмен из мастерских святилища? Тот, кого я хочу возвеличить и наградить?
— Мне не нужна твоя награда, — молвил Семен, не спуская глаз с лица Софры и острого жала дротика.
— Что же тебе нужно?
— Твоя жизнь.
Жрец неторопливо сдвинулся в сторону — так, чтобы солнце не било в глаза. Дыхание его выровнялось, ноги уже не дрожали.
— Моя жизнь? — Голос Софры обрел былую силу. — Почему? Разве Рихмер не договорился с тобой? Или тебе дали больше? Кто? Хоремджет?
— Он будет следующим. — Семен шагнул поближе, и теперь их разделяли шагов десять-двенадцать. — Он тоже умрет — как всякий, посягнувший на царицу. Это утешит тебя, жрец?
Глаза Софры прищурились, рука напряглась.
— Царица! Вот кто тебя подослал! Теперь я понимаю… Все-таки Рихмер ошибся!
Резко выдохнув, он метнул дротик.
Судьба или боги хранили Семена — он успел присесть, и древко с бронзовым острием свистнуло над головой. Выпрямившись, он бросил секиру и потянул из ножен кинжал — такой же, как у Софры, с лезвием длиною в три ладони. Это будет честный поединок, мелькнула мысль.
И тут же ее догнала другая: может быть, не убивать? Пригрозить загробной карой, запугать и подчинить, как Рихмера?
Не выйдет, понял он, глядя в глаза Софры. Этот человек казался себе самому избранником богов, он был чересчур амбициозен, слишком сильно мечтал о величии и нераздельной власти и, не дрогнув, отдал бы за власть и величие всех дочерей и сыновей в придачу. К тому же, что ему известно о Сенмене, брате Сенмута? Явно поменьше, чем Рихмеру… Он полагает, что перед ним — ваятель, бывший пленник из страны Иам, а не посланец Осириса…
Вдруг ощутив странное головокружение, Семен отвел взгляд от лица Софры.
К тому же, что ему известно о Сенмене, брате Сенмута? Явно поменьше, чем Рихмеру… Он полагает, что перед ним — ваятель, бывший пленник из страны Иам, а не посланец Осириса…