— Меша Сетха будет под твоей рукой, — произнес верховный жрец после недолгих колебаний. — Меша Монта отправится в верхние земли… скажем, в Санофре или в страну Пиом.
— Ты щедр! — Хоремджет осклабился, и в голосе его послышалась издевка. — Значит, я получу еще корпус Сетха… А что получишь ты?
Софра гордо вскинул голову.
— То, что причитается человеку древнего рода, в котором течет кровь царей! Я стану супругом царицы и повелителем Та-Кем! Однако, — добавил он с меньшей резкостью, — Великий Дом не будет ущемлять твои права. Все обещанное исполнится, клянусь солнцеликим Амоном!
— Ну, что скажешь, Хуфтор? — Хоремджет взглянул на стоявшего рядом воина. — Что скажешь, чезу моих колесничих?
— Кал гиены — вот что я скажу! — рявкнул тот. — И еще скажу: лучше жрать песок, чем соглашаться на подачки!
— Верно, лучше жрать песок, — отозвался Хоремджет, поворачиваясь к Софре. — К чему мне нижние земли, если я стану наместником при молодом пер’о? Зачем мне слать караваны на восток и север — не лучше ли послать солдат? И я еще не лишился разума, чтобы воевать с темеху в Западной пустыне! Что я возьму с этих нищих? Стадо коз? Или пару ослов?
Тут он прав, подумал Семен. Ослы да козы — что еще возьмешь с ливийцев, если воевать? А если с ними миром обойтись, пойдут в наемники и пошагают туда, куда прикажет фюрер. В Сирию, Палестину, Финикию… Словом, дранг нах остен!
— Ты забываешься, немху, — с высокомерным видом молвил жрец.
— Ты думаешь, в Та-Кем, кроме твоих солдат, нет воинов? Нет лучников и колесничих? Нет тех, кто носит копье и секиру? И нет у них начальников? Есть! — Посох снова грохнул о камень. — Есть Саанахт, правитель Дома Войны! Есть Инхапи и меша Сохмет! Есть Ранусерт и меша Птаха! Есть Сетна и Рени!
Лицо Хоремджета потемнело, жилы на висках вздулись. Стиснув кулаки, он шагнул к верховному жрецу, заставив того попятиться.
— Саанахт, говоришь? У Саанахта болезнь хесбет [27] , и он испражняется под себя! Инхапи стар и глуп, Ранусерт и Сетна — стары и трусливы! Все они — змеи, пережившие свой яд! Ну, а Рени… с Рени мы договоримся. — Он выпятил грудь, обтянутую ремнями панциря. — Знаешь ли ты, первый пророк, чего хотят воины? Воевать! А кто возглавит их, если не я? Мы пройдем страны Джахи и Хару до самых Перевернутых Вод! А там посмотрим… Конечно, во мне нет царской крови, но есть ли она у сосунка в Великом Доме? — Хоремджет ухмыльнулся и, глядя в лицо Софры, медленно произнес: — Мечтаешь о власти, старый павиан? Думаешь, что заберешься к царице на ложе? А что ты будешь там делать? Петь гимны Амону? Царица молода и жаждет объятий льва, а не лысой обезьяны!
Что-то такое уже было, подумал Семен — в Шабахи, где торговались вождь с колдуном. Правда, эти мерзавцы посерьезней…
В глазах у него потемнело. Сейчас он ненавидел их обоих лютой ненавистью — сильней, чем Баштара, Дукуза, Саламбека и остальных своих хозяев вместе взятых. Мир, доселе огромный, стремительно сузился, явив из всех картин одну, самую мерзкую и страшную: нагая Меруити с застывшим лицом и жадные чужие руки, что мнут и тискают ее грудь. Он прикусил губу до крови; боль заставила прийти в себя.
Не сторгуетесь! — мелькнула злорадная мысль. Зрел виноград, да висит высоко — шакалам не дотянуться!
Щеки Софры стали бледнеть. Нахмурившись, он подался вперед, почти касаясь лбом шлема Хоремджета, и прошипел:
— Амон знает, кто здесь лев, а кто обезьяна! Не боишься, что он разгневается? Что поразит тебя прямо на этих камнях?
Военачальник отшатнулся.
— Я знаю, вы, жрецы, владеете тайной магией… знаю про убийц Рихмера… и знаю, что смерть неугодных будет объявлена волей богов… И потому я здесь не один! — Он сделал знак рукой, и Хуфтор, стоявший рядом, попятился к вратам святилища. Стиснув рукоять секиры и не спуская глаз с Софры и Рихмера, Хоремджет спросил: — Скажи-ка, чезу колесничих, что ты видишь? Может, кто-то прячется за пилонами? Или у подножия стен?
— Прячется, — подтвердил Хуфтор. — Похоже, тут Унофра с тремя сотнями своих лучников.
— А кто такие эти лучники? — снова спросил Хоремджет, отступая к вратам и лестнице.
— Наемники хик’со из Хетуарета. Там поклоняются Сетху и не очень любят Амона и его жрецов. Могут передавить их как блох в собачье шкуре… Если позволишь.
— Не позволю. Пока!
Быстро повернувшись, военачальник, сопровождаемый Хуфтором, сбежал по ступеням и исчез за каменной громадой ближнего пилона.
Софра скрипнул зубами. Несколько секунд он стоял, вытянув шею и запрокинув лицо к потолку, расписанному золотыми звездами, стараясь унять бушевавшую ярость. Постепенно черты его разгладились, исчезли резкие морщины у рта и алые пятна на щеках; теперь у него был вид человека, принявшего важное решение. Голос его тоже звучал почти спокойно.
— Рихмер!
— Слушаю твой зов, великий господин.
— Рихмер!
— Слушаю твой зов, великий господин.
— Отправишь гонца с посланием в Дом Радости.
— Как повелишь, господин. И что должно быть сказано в этом послании?
— Время раздумий кончилось, и пора решиться. Только эти слова. Так, чтобы стало ясно: других посланий не будет.
— А если не будет и решения?
— Тогда она умрет, и умрет пер’о. Каждый — своей смертью. Женщины любят лакомства, сладкие пирожки, и потому страдают животом, а пер’о… — Лоб Софры пошел складками, лицо стало задумчивым, словно он выбирал, какой пирог отведать, с изюмом или с орехами. — Сирийскому ублюдку нравится гонять на колеснице. Опасное занятие! Вдруг упадет и сломает шею!