— Верные слова, — вздохнув, откликнулся Инени. — И мне бы хотелось сидеть в саду, с кувшином прохладного пива, и писать повесть своей жизни, сопровождая ее поучениями…
— Какую из двух? Повесть явную или тайную?
— Ту и другую. Впрочем, я их пишу, но не так быстро, как мне хотелось бы.
— У тебя слишком много других занятий, — посочувствовал Семен. — Ты главный над храмовыми мастерскими, ты наставник дочерей царицы, ты строишь дороги, каналы и корабли и обучаешь молодых писцов… Ты трудишься больше, чем Пианхи, наш сосед, — а должностей у него столько, сколько пальцев на руках.
— Эти дела не утомительны, Сенмен. У каждого из нас есть помощники, которые заняты работой; у меня — Урджеба и другие, а этот Пианхи тоже имеет верных слуг. Совсем нетрудно управлять, если знаешь, с какой стороны у коровы рога, а с какой — хвост.
— Однако выглядишь ты уставшим.
Инени сбросил с плеч накидку из леопардовой шкуры и мрачно уставился на нее.
— Софра, первый пророк, призвал нас на совет. Хапу-сенеба, меня и высших правителей храмов из Танарена, Кебто, Джеме и других окрестных городов… Конечно, и Рихмера, Ухо Амона… Они, Софра и Рихмер, велели проследить, не появятся ли где-то люди, похожие на воинов, а если появятся, то где и сколько. — Помолчав, он наклонился к Семену и шепнул: — Они что-то подозревают, Сенмен… Я знаю, Инхапи и Рамери шлют Софре письма, и, чтобы его успокоить, в письмах тех сказано, что воины меша Сохмет — лучшие из лучших! — ожидают команды за первым порогом. Повелит Софра, и через несколько дней воины будут в Городе… Но отряды Пантер и Львов уже прячутся в Нут-Амон, в Кебто и других местах, а с караванами от Южных Врат плывут Гиены и Гепарды… все, как ты посоветовал Инхапи… Через сорок дней в Городе скопится тысяч пять воинов, мы будем готовы, но я боюсь, что это время нам не продержаться. Если тайное станет явным…
Он смолк, глядя на Семена с каким-то странным ожиданием.
— Надо выиграть время… надо… — пробормотал тот, затем спросил: — Что может сделать Софра?
— Многое, Сенмен, многое! Может сговориться с Хоремджетом, или отправить гонцов к меша Птаха в Мен-Нофр, или подослать убийц к царице, или похитить пер’о… В Та-Кем достаточно храмов, чтобы спрятать хоть сотню таких малолетних царей!
Семен нахмурился.
— Убить царицу… это, наверное, непросто… Хенеб-ка — бдительный страж…
— А Рихмер — Ухо Амона, и соглядатаи его повсюду, ибо всюду есть жрецы.
Жрецы — знание, царь — сила и воля, народ — плоть и мышцы, и три эти камня державы скрепляются повиновением. Чтобы оно было прочным, есть тайные наблюдатели и доносчики, есть дознаватели и есть убийцы. А коль они есть, то стоит приглядеть не за одними немху… Может быть, за мной и за тобой, за знатными семерами, а за царицей — наверняка. У нее ведь много слуг и много телохранителей… Как узнать, какой из них добавит яда в кушанье или метнет стрелу?
«Все, как у нас, — подумал Семен, — киллеры, искусствоведы в штатском, бойцы невидимого фронта…» При мысли, что Меруити могут убить, сердце его дрогнуло, затрепетало, но тут же вернулось к прежнему ритму. То, что не случилось, не случится! — мелькнуло в голове, однако вслух он вымолвил:
— Это мне не нравится.
— Мне тоже, но гранат красен, а лотос бел, и с этим ничего не поделаешь. Как не выведешь пятен с боков леопарда. — Инени погладил лежавшую перед ним накидку и спросил: — Что подсказывает твоя мудрость, друг мой? Как отвратить угрозу? Как делают это в твоей стране и в тех далеких временах, откуда ты явился к нам?
Семен обвел взглядом книгохранилище. Оно выполняло функции библиотеки, нотариальной палаты и государственного архива; тут, в сухих подземельях и прохладных залах, пристроенных к Дому Жизни, лежали на полках и в сундуках бесчисленные свитки папируса, пергаменты, сирийские ткани, кедровые доски и глиняные клинописные таблички с евфратских берегов. Дипломатическая переписка, указы и завещания владык, религиозные тексты, перечни трудовых повинностей, даней из покоренных стран и собранных в Та-Кем налогов, списки пожертвований и наград, а также песни, поэмы, сказки, поучения, научные и философские трактаты… Немногое дойдет до будущих времен, но и дошедшего хватит потомкам, чтобы понять: были в Обеих Землях свои Сервантесы и Шекспиры, Пушкины и Байроны, Гомеры и Платоны… Были!
Теперь вот и Маккиавели есть, с угрюмой усмешкой подумал Семен.
— Ты спрашиваешь, как это делают в моей стране? Так же, как всегда и всюду: перекупают людей из противного стана. Не самых главных, но таких, от коих зависят вожди. Вот, скажем, этот Рихмер… Кто он такой? Чего он хочет? К чему стремится?
— Рихмер — тень Софры, — пояснил Инени. — Софра возвысил его из немху, дал ему земли, стада и власть, мед и вино, мясо и хлеб… Все дал! И мы, клянусь Маат, большего не сможем ему предложить!
— Разве? Всякая тень хочет сделаться тем, кто ее отбрасывает, — промолвил Семен. — Но о тенях — как-нибудь попозже, а сейчас скажи мне, Инени: ты знаешь, что я бываю в Доме Радости, у великой царицы?
Жрец кивнул.
— И Рихмер с Софрой тоже об этом знают?
Новый утвердительный кивок.
— Разумеется, друг мой! Известно, что ты рисуешь, лепишь из глины и говоришь с царицей. Я думаю, это хорошо. Время смутное, а речи твои мудры и вселяют в нее уверенность.