— Нехси, Тотнахт! Выставить стражу — десять лучников, десять копейщиков! Остальные пусть отдыхают, а эти, — он кивнул на ливийцев, — будут сидеть здесь день, ночь и следующий день, пока мы не уйдем. Кроме вождя, у этого племени есть старейшины?
— Да, господин, — сказал Техенна, вытирая кровь с ладоней пучком травы. — Иапет, Шилкани и еще трое.
— Пусть их освободят. Пусть один из них пойдет за женщинами, прикажет им возвратиться в поселок и приготовить пищу для наших воинов. Другой пусть найдет наших девушек. Я хочу их видеть и говорить с ними! А прочие старейшины пойдут с Шедау осматривать стада. Мы возьмем вдвое больше животных, чем угнано из Пиома.
— Большое стадо… не справиться… — буркнул Шедау.
— Не мы его погоним, они, — Семен покосился на пленников. — Человек тридцать-сорок хватит. Отпустим их, когда доберемся домой. — Он бросил взгляд на Техенну: — Ты нашел отца?
— Нашел, господин. Второй подарок Амона… — Ливиец плюнул на труп Гибли. — Дом Такелота, моего отца, в сохранности, и он просит, чтобы ты, господин, разделил с ним трапезу и отдохнул в знойное время. Козленок уже жарится!
— Хорошо. Пойдем!
Они зашагали к краю площади, и там их нагнал Тотнахт.
Пойдем!
Они зашагали к краю площади, и там их нагнал Тотнахт.
— Господин…
Семен повернулся. Лицо копьеносца было багровым, губы подергивались.
— Господин, ты приказал не убивать детей и женщин, и мы повиновались. Но эти… — Тотнахт метнул яростный взгляд на толпу ливийцев, — эти… Они-то не щадили ни женщин, ни детей! И ты даруешь им жизнь? Ты не позволишь нам смочить свои копья их поганой кровью?
— Позволю. Но не сейчас. — Семен положил руку на плечо Тотнахта. — Ты ведь слышал, что было сказано? Я хочу говорить с девушками. Потом буду судить и карать виноватых. Возьми точильный камень, Тотнахт, и постарайся, чтобы твое копье стало острым!
Копьеносец свирепо ощерился и повернул назад. Минуты три-четыре Семен и Техенна шагали в молчании, огибая уцелевшие палатки, колья, к которым привязывали коз, разбросанную утварь и грубые, сложенные из камней очаги. Потом провожатый Семена бросил на него пристальный взгляд и с непривычной робостью осведомился:
— Скажи, мой господин, ты многих еще убьешь? Конечно, они грабители и воры, но все же…
— Все же — твой народ, — закончил Семен. — Я обещаю, Техенна, и клянусь клювом Гора, клыками Сохмет и копытами Аписа, что будут наказаны только виновные. — Он помолчал и добавил: — Не потому, что ливийцы, а потому, что разбойники.
Ты, читающий эту летопись, можешь спросить: отчего я не последовал за Стражем, другом моим, Сошедшим с Лестницы Времен? Но если ты умен, ты не задашь такого вопроса. Без пояснений моих тебе будет ясно, что старость не должна мешать молодости, что дряхлому и бессильному не место в дальнем походе на корабле и что ему самый прекрасный западный край чужд, ибо уже построена гробница в Городе Мертвых, готовая принять его останки… Кроме того, я намерен закончить две свои повести, явную и тайную, и желаю, чтобы хранились они в священной земле Та-Кем.
Тайная летопись жреца Инени
Глава 14
Западный край
Такелоту, отцу Техенны, было порядком за семьдесят; видимо, он, как и одноглазый генерал Инхапи, помнил времена Яхмоса и Аменхотпа, не говоря уж о славном правлении первого Джехутимесу. Волосы Такелота поседели, зрачки стали тусклыми, как покрытый пылью аквамарин, но голос не дрожал и память не ослабела. Он вполне прилично изъяснялся на языке Та-Кем и вызывал у Семена искренние симпатии, так как, несмотря на разницу в годах и внешности, чем-то неуловимым напоминал Мериру. Чем именно, стоило поразмыслить, и Семен, слушая речи старого ливийца и всматриваясь в его лицо, наконец доискался причины сходства: один — пират, другой — разбойник. Но очень почтенный, словно доживший до пенсии Робин Гуд.
— Благодарю тебя, вождь, за милость к моему недостойному племени, — говорил Такелот, отрезая гостю ногу козленка. — Что за беда, если ты перебьешь половину этих бездельников и воров! Женщины новых нарожают, ибо они плодовиты, как козы. Главное — вот это! — Он вытянул руку к саванне и пасущимся в ней стадам. — Другой забрал бы наших быков, овец, ослов и коз, а всех мужчин и женщин переселил в болота Дельты или, хуже того, в бесплодные скалы к востоку от устья вашей Реки. Я там бывал… давно, когда мои волосы были не пеплом, а огнем… Гиблое место! Подходит лишь для тех людей, которых вы называете хабиру.
Он протянул Семену мясо на кончике кинжала и сделал знак стоявшей за спиной Техенны девочке. Та проворно наполнила чаши козьим молоком из расписного глиняного кувшина.
Такие кувшины делали в Саи, а чаши голубоватого фаянса — в Хай-Санофре. Поясок, подвеска и браслеты на девочке явно происходили из Буто, ковер, расстеленный на полу хижины, — из Мен-Нофра, а нож, которым Такелот пластал козленка — из Кебто или Танарена. Все ценное, что виделось в доме взгляду, пришло с востока, из долины Хапи, однако появилось не само собой — ведь у ковров, кувшинов, чаш и прочего имущества ног не имеется, как и желания переместиться из Та-Кем в Ливийскую пустыню. Но вещи не выбирают хозяев, а лишь покорствуют желаниям людей. Одни их делают, другие приобретают, дабы порадовать себя и близких, но служат они третьим — тем, у кого в руке топор, а за плечами — связка дротиков.