Шло время…
Бывали дни, когда Семен не успевал следить за стремительным бегом минут и часов — работа поглощала его, и, сражаясь с неподатливым гранитом или осторожно шлифуя мягкий известняк, он словно погружался в иное измерение, где не было различий между Та-Кем и Россией, между каменным молотом и стальным, между прошлым и будущим. Время как бы проваливалось куда-то, соединяя утреннюю зарю с вечерней, прыгая, как водопад среди камней, и звон его колоколов, что отмеряли уходившие мгновения, был почти не слышен.
В другие дни, когда работа не ладилась или ее прерывали раздумья, время из водопада превращалось в водоворот, круживший слова и мысли, события и лица; секунды растягивались, капли в стеклянной клепсидре лениво скользили одна за другой, падая в сосуд, и между их ударами, казалось, проходила вечность. В такие моменты Семен вдруг ощущал с особой остротой, что погрузился в прошлое, в седую древность: триста лет до войн троянцев с греками, тысяча — до марафонского сражения, тысяча четыреста — до Мария, Суллы и Юлия Цезаря. Потом еще столько же — до Куликовской битвы, Жанны д’Арк и Тамерлана…
Но время все-таки шло, что-то изменяя в нем, даруя новые привязанности и привычки, обтачивая с тем же усердием, с каким он шлифовал и резал камень. И это давало свои плоды; теперь, когда он провел в долине Хапи почти четыре месяца, новая жизнь уже не казалась ему затянувшимся сном. Скорее, многоцветной мозаикой, сложенной из воспоминаний, фрагментов и осколков.
* * *
Ако, телохранитель-кушит, соратник по экспедиции в Шабахи, явился пьяным. Не так чтобы в стельку — все же приковылял домой, вполне ворочая языком, но на ногах держался плохо. Мерира, Сефта и Техенна оттащили его к речному берегу, прополоскали и положили в камышах, подальше от хозяйских глаз — сушиться. Из двух хозяев был в наличии Семен — солнце стояло еще высоко, и брат не вернулся из южного храма Амона.
Мерира ругался. По возрасту и опыту он был старшим среди слуг и правил ими столь же уверенно, как лодкой в бурных водах Хапи.
— Пивной кувшин! Пьешь, а нам таскать такую тушу! Чтобы коршун выклевал твои глаза! Чтобы Сетх проткнул тебя колом от глотки до задницы! Так, чтобы пиво излилось с мочой!
— При чем здесь пиво? — сказал Сефта, принюхавшись. — Вино! Финиковое вино, клянусь золотыми стопами Хатор!
— Финиковое пиво, — возразил рыжеволосый ливиец Техенна, присев на корточки рядом с приятелем. — Что, я не знаю, как оно пахнет?
— П-пиво, — подтвердил кушит, — и в-вино… Н-но финн… финн-ков-вое… Эт т-точно!
— Сын гиены и сам гиена! — рявкнул Мерира. — Чтобы твоя мать под ливийца легла!
— Нужна она ливийцам! — с усмешкой возразил Техенна. — У нас гиен не пользуют. Разве что козочку…
Служанки, что столпились неподалеку, захихикали. Мерира поглядел на них, на любопытные глазки То-Мери, на Абет, скрестившую руки на пышной груди, и обрушился на ливийца:
— Пусть Маат запечатает твою пасть куском дерьма! Поминать такое паскудство при женщинах… Чтобы тебе мужской силы лишиться, козлодер!
Техенна снова ухмыльнулся, глядя на ворочавшегося в камышах Ако.
— Ну, это ты зря! Хорошая козочка ничем не хуже кушитских баб. Шерсть мягче и болтает меньше.
— Ммм… — будто в подтвержение простонал Ако.
— Поистине мерзок человек! Зарождается он между мочой и калом, в дни свои месит ил и навоз, и грешным уходит за горизонты Запада, — произнес красноречивый привратник Сефта.
— Поистине мерзок человек! Зарождается он между мочой и калом, в дни свои месит ил и навоз, и грешным уходит за горизонты Запада, — произнес красноречивый привратник Сефта. Потом присел рядом с Ако и пощупал его вздувшийся живот. — Значит, пиво и вино… никак не меньше двух кувшинов… три кольца меди, а может, и половина дебена… Откуда взял? Стащил из кладовых? Или пропил мумию отца?
— Порази тебя Сохмет от пупка до колена! — рыкнул Мерира. — Откуда у маджая отцовская мумия? Такой и у меня нет!
— Н-нет, — согласился Ако. — М-мня ухх… ухха-стили…
— Угостили? Кто ж тебя угостил, жабий помет?
— Др-рузья… Ш-шедау и Т-тотнахт… всс… встретил…
Техенна задумчиво поскреб в затылке.
— Это какие Шедау и Тотнахт? Вроде что-то знакомое!
— Кх… кх… кхопейщщики… с юга… п-пантеры…
Тут Семен, отдыхавший под каштаном и слушавший эту беседу в пол-уха, вскочил и направился к тростниковым зарослям. Молодые служанки, боясь хозяйского гнева, прыснули от него в обе стороны, но Абет и не подумала уйти: стояла с прижавшейся к ней То-Мери и глядела на Семена, как мать на любимое дитя. Ей нравились все, кто ел ее стряпню, а тех, кто хвалил, она буквально обожала.
— Ну-ка, окуните его еще раз, — велел Семен, кивнув Мерире. — Чтобы говорил поразборчивей! — Когда приказ исполнили, он наклонился над кушитом. — Копейщики с юга? Кто такие?
— Шедау и Тотнахт, г-господин, — совсем внятно произнес Ако. — Чезет Пантер, с юга… Др-рузья! Вместе ходили в страну Хару… и в Иам…
— Точно, ходили! — ливиец хлопнул себя по бедру. — Эти двое хоть из пантер, а выглядят как носороги. Менфит! Шкуры толстые, копья вместо рогов — и спят с ними, и едят, и пьют…
— Н-не пьют… почти не пьют… — Ако сел и начал тереть кулаками глаза. — Сказали, пить не велено, а потому я пил за троих. Зато колец у каждого!.. — Он в восторге закатил глаза и растопырил пальцы широкой ладони.