Долина Кедров
Вопреки опасениям Арчи, нас не очень то и гоняли. Вставать, конечно, приходилось ни свет ни заря, а ложиться затемно, но к этому вполне
можно было привыкнуть. Или просто сжать зубы и перетерпеть. Гораздо сильнее бесила незыблемая монотонность распорядка дня и осознание
собственного бессилия хоть что либо изменить.
Утро начиналось с подъема с продавленной кровати, опостылевшего вида потемневшего от сырости низкого потолка над головой и еще не просохшей
с вечера одежды. Потом пробежка, тренировка и, если повезет, — обед. Короткий отдых и снова тренировка. Затем ужин, а оставшееся до заката
время обычно тратилось на поддержание оружия, доспехов и одежды в более менее приличном виде.
Впрочем, пехотинцам приходилось куда хуже нашего. Лейтенант Эмерсон внимания волонтерам и бывшим каторжанам почти не уделял и все свое
время тратил на рядовых. И тем действительно приходилось несладко. Муштра, муштра и еще раз муштра. Причем все те маневры, которые он день
деньской заставлял отрабатывать подневольных служивых, были совершенно не эффективны для столь немногочисленного отряда. Думаю, это
прекрасно понимали и сами пехотинцы, и уж тем более капралы, но сказать командиру поперек хоть слово у них не хватало духа. Так и мучались
молча.
Уже успевший сдружиться с половиной отряда Шутник со смехом как то рассказал, что наш командир приходится младшим сыном старому другу
капитана Торсона, и именно по просьбе отца тот доверил этому сопляку отряд. Правда, в подчинение дал только две дюжины рядовых и на чем то
серьезном погоревшего капрала Линцтрога. Второй капрал, как оказалось, был доверенным лицом Эмерсона старшего.
И так уж повелось, что именно Брольг и пил из нас кровь. Нет, он не давал идиотских заданий, не кричал, не бил провинившихся. Он просто не
давал нам отлынивать от тренировок и делал все, чтобы в бою арбалетчики смогли оказать хоть какую то помощь пехотинцам. Ну а поскольку
лейтенант вроде как сделал старшим Арчи, то с него капрал и спрашивал.
Ну а поскольку
лейтенант вроде как сделал старшим Арчи, то с него капрал и спрашивал. Не удивительно, что вскоре наш вконец озверевший от неустанного
внимания командира приятель начал рычать не только на молодых деревенских дурней, но и на меня с Шутником. Связываться же с постоянно
пребывавшим в состоянии тихого бешенства здоровяком было не с руки, поэтому волей неволей приходилось ему помогать. Так мы и крутились, как
белки в колесе. А один день сменял другой…
К концу первой седмицы деревенские парни настолько привыкли к сложившемуся положению вещей, что по всем возникавшим вопросам первым делом
шли к Арчи.
Когда выплатят жалование? Можно ли сходить в церковь? Где взять новые струны к арбалетам? Почему такая отвратная кормежка? Есть ли в форте
нормальный кабак и почему капрал за этот вопрос дал в ухо? И многое многое другое.
К тому же Шутнику волонтеры подходить не решались — острый на язык коротышка всегда был готов ответить, вот только говорил он, по своему
обыкновению, какие нибудь гадости. Да еще днем и ночью висевшая в воздухе морось и необходимость заткнуться в тряпочку, когда тебя
распекает капрал, и вовсе сделали Габриеля похожим на заразившегося бешенством хорька.
Мне тоже было не до шуток. Шли дни, время утекало сквозь пальцы, а я ничего не мог с этим поделать. Голова эрла Майторна все так же гнила
на пике над воротами, и по прежнему не было никаких известий о судьбе Катарины. Сердцем я чувствовал, что она жива, но этого было слишком
мало. Потерянное время жгло душу, а осознание невосполнимости каждого проведенного в бездействии мгновения наполняло ее ядом, и кипевшее во
мне напряжение грозило выплеснуться на окружающих в самый неподходящий момент.
Как мог, я старался отвлечься, но рано или поздно мысли вновь возвращались к одному и тому же.
Куда направлялась Катарина? Где она сейчас? Как мне ее теперь отыскать?
Как ее отыскать?
Как?!
И как мне, твою тень, отсюда выбираться?
От небольшого костерка, в котором шипели сырые дрова, поднимался густой столб дыма. Накрапывавший дождик пытался затушить слабый огонь, но
пока, к нашей насказанной радости, ему это не удавалось. Солнце давно уже опустилось за горизонт, но, закутавшись в выданный по случаю
непогоды армейский плащ, я продолжал сидеть у костра и морщиться от режущего глаза дыма. Спать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Даже
не скажу, был ли это результат нервного перенапряжения или просто все успело надоесть до печеночных колик. Еще и погодка как подгадала:
который день небо затянуто низкими облаками, и лишенный красок мир кажется до безобразия серым. Или дело вовсе не в непогоде?
— Чего, Шутник, кривишься? — Я зевнул и посмотрел в сторону полыхавшего кострища пехотинцев. Там в небо рвались высокие языки пламени, и
капельки мороси испарялись, даже не долетев до земли. Разгулялись что то сегодня армейские. — Опять хвост крысиный нашел?
— Нет, сегодняшняя смена поваров более аккуратна — ни хвостов, ни когтей. Только уж я то крысятину на вкус и от кошатины, и от собачатины
отличу. Довелось, знаешь ли, в свое время… — Шутник, которому сегодня не удалось пообедать вместе со всеми, тяжело вздохнул.
Да, не стоило ему с Брольгом шутить. Не стоило.
— И что это? — Молодой арбалетчик — то ли Олаф, то ли Гюнтер, всех я по именам не помнил — с любопытством уставился на Габриеля.
— Это мясо, мальчик. И больше тебя ничего не должно волновать. — Шутник снова вздохнул, покосившись в сторону костра пехотинцев, сплюнул и