рвутся от натуги сухожилия, швырнул в дверную щель.
Удержаться на ногах вампир не сумел и, врезавшись в заевшую дверь, выбил ее наружу. Глаза ослепила вспышка белого пламени, комнату
заполнила вонь горелого мяса и паленой шерсти.
Ноги неожиданно подкосились, и я осел на пол. Голова кружилась, все тело ломило от боли, левая рука, куда пришелся один из последних
ударов, обвисла, и только горевшие огнем легкие требовали воздуха и не давали измученному организму просто замереть и впасть в забытье.
Не знаю, сколько я так провалялся: может, час, может, и больше. Но к тому времени, когда мне удалось прийти в себя, солнце уже ушло из
внутреннего дворика ювелирной лавки и скрылось за глухими стенами соседних домов. Солнце ушло, а труп вампира с грудной клеткой,
развороченной вспыхнувшим от дневного света ножом, так и валялся на посыпанной мраморной крошкой садовой дорожке.
Что ж, собаке собачья смерть. Вампиры — твари жутко живучие, но все же не бессмертные. И вот это и хорошо, и плохо одновременно.
Что ж, собаке собачья смерть. Вампиры — твари жутко живучие, но все же не бессмертные. И вот это и хорошо, и плохо одновременно. С одной
стороны, их все же можно отправить во тьму, с другой — нельзя убить дважды. А хотелось бы…
Покачиваясь, я вышел во двор и сразу же увидел причину, по которой не открывалась дверь: у стены дома, лежали, вероятно, выброшенные из
окна трупы сыновей Диберта. С ними вампир не церемонился, без затей свернув шеи.
Быстро обыскав одежду вампира и старательно отводя взгляд от торчащих из обгоревшей дыры в груди обломков ребер, я сумел отыскать лишь
кошель с несколькими серебряными монетами. Бумаг — никаких. Ни подорожной, ни грамоты цеха или гильдии. Впрочем, в этом как раз ничего
удивительного нет. Оставил в надежном месте, стервец.
Пересыпав себе в кошель мелодично звякнувшее серебро, я вернулся в комнату и остановился рядом с кроватью хозяина. Впалая грудь даже не
колыхалась, но тем не менее он был еще жив. Точнее — не был мертв.
Все ясно: сыновья Диберта отличались крепким сложением, и их кровопийца, опасаясь поднять шум, убил сразу. А хозяина скрутил и к кровати
привязал. То ли не хотел без пищи остаться, то ли просто вкус к крови почувствовал.
Одного понять не могу — как вампиру соседей и уличную охрану вокруг пальца провести удалось? Судя по состоянию старика, а кровавая горячка
у него начнется еще до захода солнца, нападение произошло никак не позже вчерашнего вечера. Неужели за это время никто не заходил? В жизни
не поверю…
Ну и что с тобой, господин хороший, делать прикажешь? Никакой лекарь тебя уже не спасет. А кровавая горячка — штука гадкая и в твоем
случае, увы, смертельная. Уж лучше сразу сдохнуть. Я присмотрелся к двум отметинам клыков на дряблой коже старика, и тут меня накрыл
очередной приступ…
Мир стал серым, словно все краски умерли, а обострившееся обоняние сыграло злую шутку, и я чуть не потерял сознание от ударившего в нос
запаха крови. В широко раскрытых глазах хозяина лавки мне явственно почудились рывки стремящейся покинуть умирающее тело души. От
моментально возникшей уверенности, что достаточно ухватить старика за горло, сжать, и она вытечет наружу вместе с последними каплями крови,
сделалось до невозможности жутко. Просто сжать, ухватить, не дать улететь в край теней — и сила умершего человека навеки станет моей… Что
может быть проще? И заманчивей?
Неожиданно рот наполнился слюной, я отвернулся от кровати, и меня вырвало. Сознание немного прояснилось, и, не дожидаясь, пока меня снова
скрутит, я почти вырвал зашитую в шов камзола дозу измельченного в труху чертова корня. Распотрошил тонкую кожу, высыпал пыль на тыльную
сторону ладони между указательным и большим пальцами и вдохнул сначала одной ноздрей, а потом и второй. В голове словно разбилась бутыль с
драконьим зельем , из глаз хлынули слезы, а вместо крови по телу потек чистый огонь. Тем не менее — отпустило сразу. Несколько раз схватив
открытым ртом показавшийся ледяным воздух, я наконец отдышался и немного пришел в себя.
Да, с чертовым корнем погорячился, ничего не скажешь. Переборщил чуток. Но зато наваждение сгинуло без следа.
Вытерев рот кстати попавшимся под руку полотенцем, я поднял с пола осколок хрусталя и, нисколько не сомневаясь в правильности принятого
решения, чиркнул им по запрокинутому горлу старика. Из глубокого разреза выступило лишь несколько капель черной крови, руки и ноги
конвульсивно дернулись, и Диберт старший затих.
Покойся с миром, Эрик. И пусть душа твоя летит то ли во свет, то ли во тьму, это уж как ты заслужил.
Больше я ничего сделать для тебя не
могу. Да и не горю желанием, если честно. Пусть наследники о бренном теле заботятся. Вот и для Нежи ничего сделать, чует мое сердце, уже не
получится. Не думаю, что он меня продал — в этом случае семью Диберта никто бы и пальцем не тронул, — но информация точно от него ушла,
больше никто не знал, кого я навестить могу. Так что, скорее всего, нельзя будет даже стаканчик бренди на могилу старого пройдохи вылить —
народ в Альме сентиментальностью не отличается, и тело Нежи наверняка уже точат черви в одной из общих могил на каком нибудь дальнем