— Пусть — духи, — согласился Джибс. — Но не так уж нехороши! Прошлой ночью эти крошки сделали невозможное. Я и в двадцать лет не был способен на половину ; того, что выделывал. Да ради такого можно и пять лет жизни отдать!
— Они пьют жизнь охотника, — мрачно сказал Тарарафе. — Вижу, ты понимаешь. И не боишься. Почему?
— Не понимаю, — возразил Джибс. — Мне — шестьдесят. Почти. В этом возрасте. Друг, люди перестают бояться.
— Ты силен, Рангно, — задумчиво произнес его друг. — И я никогда не считал тебя глупым. Они пьют жизнь охотника, как ты пьешь воду из глиняного кувшина. Они пьют твою воду, свежую и холодную, как вода из горной реки. И дают тебе свою, сладкую, как сок динги. И смертельную, как маковое молоко. Ты умрешь, Рангно! Умрешь быстро! Я умру позже. И духи моего племени, духи моих предков отвернутся от меня, когда я умру!
— Ты говоришь так, будто хорошо их знаешь?
— Ответ — да. Ответ — нет!
Тарарафе поднял с земли камешек и острым его краем принялся очищать корень от кожуры.
— Когда я был ребенком, духи брали меня к себе. Духи рассказывали мне о многом. О людях. О самих духах. Об этих — нет. Но охотник и ночью чует запах леопарда.
— Мы — мужчины, Рангно, — сказал он, немного помолчав. — Мы стали — мужчинами, убившие своего первого льва. Мы не дадим себя выпить, как кокосовый орех!
Джибс кивнул. Если масаи так говорит, он отвечает за свои слова.
— Злые духи берут это. — Он указал на свой пенис. — И сосут мою силу! Дурак думает — приятно! Умный знает — смерть! Вот! — Африканец взмахнул наполовину очищенным корнем. — Вот! Духи мудры. Они молчат здесь. Но прежде успели вложить ум в голову Тарарафе и отвагу — в его сердце.
Собственное сердце Джибса снова напомнило о себе, и он скрипнул зубами.
«Боль — ничто! — подумал Дин. — Лишь бы мотор совсем не отказал! Этот парень справится и без меня, а вот насчет малыша я не уверен!»
— Охотник идет в лес! — нараспев, тоном рассказчика проговорил масаи.
— Охотник идет в лес один. Охотник идет в лес с другими охотниками. Или гонит быков в саванну. Далеко. Без женщины. Долго. Одна луна. Две луны. Три луны. Долго. Мужчина не может без женщины долго. Он станет плохим охотником, и дичь будет смеяться над ним. Он станет плохим пастухом, и львы будут красть его скот. Он будет думать: где женщина? Он будет тратить силу впустую. Вот! — Тарарафе поднял белый влажный корень. — Я беру это! Я тру это с кислым соком молодых плодов. Я кладу это в кокосовый орех. Я оставляю это на солнце, пока оно не коснется земли. Я пью половину от половины. И я не хочу женщину. Даже когда она рядом. Даже если это умелая женщина. Даже если это моя любимая жена, купленная только вчера за шесть хороших быков. Я не хочу ее десять дней. Я не хочу ее целую луну. И дольше. Пока не увижу снова. Я пью это раз. Я пью это второй раз. Я могу пить третий раз, если нужно. Четыре — нет. Четыре -няне захочу женщину никогда. Это сильный корень, Рангно! Ты увидишь!
— И нас съедят, как этого парня, — резюмировал Джибс.
— Нет! — уверенно возразил Тарарафе. — Их владыка, тот, что изгнал солдат, не даст нас съесть. В эту ночь. А на следующую ночь мы убежим. Наша лодка еще у берега.
— С тем же успехом мы можем бежать и в эту ночь, — сказал Джибс. Хотя вовсе не собирался бежать.
— Ветра нет! — сказал Тарарафе. — Ветер — завтра. К ночи. Я чую хороший ветер. Мы уплывем.
— Допустим, — сказал Джибс. — А теперь вспомни о ракете, которая взорвала катер! И о нашем золотокожем хозяине. Захочет ли он с нами расстаться?
— Я думаю! — сказал Тарарафе и закрыл глаза.
Руки его тем временем продолжали скоблить корень.
Горка влажной массы скапливалась на большом вогнутом листе, который масаи положил на землю.
Наверху перекликались птицы. Воздух был теплый и неподвижный. Джибса начало клонить в сон. И он позволил дремоте овладеть им… Тело нуждалось в отдыхе, а воля уже не могла подстегнуть медлительную кровь…
— Рангно! — Резкий окрик Тарарафе разбудил Джибса.
Американец сел, поморгал глазами.
— Слушай! — бросил ему масаи.
Джибс прислушался. Сон помог: сейчас американец чувствовал себя намного бодрее.
Перед Тарарафе стоял вкопанный в землю кокосовый орех со срезанной верхушкой. Масаи пальцами запихивал в него истертый корень.
— Самолет! — сказал Джибс. — Нет, — поправился он, — два самолета!
Масаи кивнул. Он встал и, взяв орех, опустил его в сплетенную из лиан «сетку».
— Пойдем, — предложил он, — посмотрим, кто к нам летит!
— К нам? — удивился Джибс. — Разве здесь есть посадочная полоса? — Он рассмеялся.
— К нам! — уверенно заявил масаи. — Идем, Рангно! Это военные самолеты. Я знаю их звук! Стервятники слетаются к мертвому льву!
— Вы не угостите меня, сэр? — попросил МТанна, с завистью глядя на шоколад. — Разве я не заслужил?
— Заслужил? — Веерховен едва не поперхнулся. — Ты заслужил?
— Мой первый выстрел! — радостно сообщил чернокожий. — Вы сказали, сэр! Будь начеку! Я сразу же ввел программу, сэр! Угостите меня шоколадом, лейтенант, сэр! Ваш приказ, сэр! Цель уничтожена! Чистое поражение с первого запуска! Так, сэр!
— Какой, к дьяволу, приказ? — зарычал Веерховен.
МТанна перестал улыбаться. Он был похож на обиженного ребенка.