А за час до того, как от Куто Туруме остался только десяток-другой обглоданных костей, с аэродрома столицы по личному приказу Президента поднялись в воздух два сверхзвуковых истребителя-бомбардировщика «Мираж» и взяли курс на остров, значившийся в лоции как «Козий Танец».
— Что ты предлагаешь? — спросил Джибс. — Я ведь не колдун, — добавил он извиняющимся тоном. — Мне подобное в новинку.
— Понимаю, — кивнул масаи. — Они пьют нашу жизнь. Но мы можем им помешать, Рангно!
— Знаешь, — сказал Джибс, — а ведь меня никто не собирался съесть! Я слишком жилистый, а?
— Ты шутишь, — укоризненно произнес африканец. — То была страшная ночь!
— Я бы не сказал. — Джибс ухмыльнулся.
— Джибс ухмыльнулся.
— Они пьют нашу жизнь, — повторил масаи. — Твою жизнь, Рангно! Если даже тебе нравится — все равно. Это твоя жизнь.
— Я слушаю тебя, — серьезно ответил американец.
— Буду искать корень! — сообщил масаи. — Нужный корень. Ты останешься здесь?
— Нет уж! Я пойду с тобой… на всякий случай.
— Да, Рангно.
Масаи нырнул в заросли и Джибс последовал за ним. Тарарафе двигался как гончая, ведомая «верхним» чутьем. Когда колючие кусты или переплетение лиан преграждали ему путь, африканец поворачивал, обходил препятствие и возвращался к прежнему направлению. Джибс, с трудом поспевающий за длинноногим масаи, не задавал вопросов. Если бы он мог помочь Тарарафе, тот сказал бы об этом. Тренированное тело Дина Джибса покрылось потом, дыхание участилось. Должно быть, сказывалось напряжение последних дней и прошлая великолепная ночь.
Тарарафе резко остановился. Склон перед ним круто уходил вверх. Масаи втянул воздух широкими ноздрями, оглянулся на Джибса и бегом, помогая себе руками, стал подниматься. Очень скоро они оказались на своеобразной вершине, среди древовидных папоротников и стройных высоких пальм, чьи вершины были увенчаны султанами длинных листьев. Противоположный склон полого спускался к западному берегу острова.
Тарарафе устремился вниз. Джибс — следом… И вдруг почувствовал короткую боль слева, повыше диафрагмы. Словно в грудь воткнули нож. У него перехватило дыхание. Но боль уже ослабела, поползла под мышку, дальше — в спину и затаилась под лопаткой, оставив после себя слабость, дрожь и чувство опасности.
«Вот дерьмо!» — подумал Джибс. Он прожил шесть десятков лет и ни разу у него не болело сердце.
Американец медленно опустился на траву, проросшую сквозь слой старых листьев. Он знал, что Тарарафе почувствует его отсутствие и вернется, если сочтет нужным.
Масаи не вернулся. Потому что был близок к тому что искал.
Прямо перед ним росло дерево-гигант с непомерно огромным стволом. Наземные корни, плоские, в десять- двенадцать футов длиной, зарывались в землю, подпирая великана.
Тарарафе остановился у подножия покрытого трещинами ствола. Расположившаяся над его головой обезьяна сердито затараторила и перебралась повыше.
Тарарафе присел на корточки, отодрал дерн и понюхал землю. Да, он был близок к цели.
«Если ты ищешь растение, — говорил его отец, — позови. И оно подскажет тебе. Или лесной дух подскажет, если ты ему понравишься. Умей только узнать подсказку».
Тарарафе умел.
На четвереньках масаи двинулся вокруг ствола. Так ищет лиса, так ищет шакал. Так ищет колдун-масаи.
Тарарафе не был колдуном, но нашел то, что искал и принялся рыть землю, не жалея пальцев.
Джибсу полегчало. Он встал и начал спускаться вниз Пройдя футов двести, он углядел слева черную спину Тарарафе.
Масаи, стоя на коленях, рылся в земле. Джибс подошел ближе, опустился в нескольких шагах. Тарарафе не обращал на него внимания. Джибс смотрел на натянувшуюся розовую кожу на месте вчерашней раны. Тонкая, но уже достаточно крепкая. Никакого намека на рубец. Ссадина двухнедельной давности выглядела бы именно так. Почему-то Джибса совершенно не интересовало, что делает африканец.
Тарарафе закончил свою работу. В руке у него оказался корень дюймов пять длиной, толстый, узловатый, с хохолком из длинных листьев и пары бледно-желтых цветов. Масаи постучал корнем о ладонь, стряхивая сухую землю.
Он посмотрел на друга и широко улыбнулся.
— Нашел! — радостно сообщил он.
И тут же обратил внимание на мокрое от пота, осунувшееся лицо американца.
И перестал улыбаться.
— Ляг, Рангно, — сказал он. — Ляг, береги силу!
— На мой век хватит, — отозвался Джибс. Но послушался, растянулся на земле.
— Злой дух правит здесь, — сказал масаи, и глаза его превратились в узкие щелочки, а рука сделала отгоняющий жест.
— Злой ночной дух! Очень сильный!
— Этот… юноша?
— Нет! Нет! Нет! — Три слова были сказаны быстро, с нарастающей энергией.
— А если не он, то кто?
Тарарафе покачал головой. Пальцы его оглаживали корень.
— Ты спросил — я ответил, — произнес масаи. — Он — не юноша. Не человек. Все они — не люди!
— Ну не знаю, — сказал Джибс. — Отрежь этим малюткам ноги по колено — никто не догадается об их происхождении! А новоявленный брат Рохана…
— Нет! Нет, Рангно, — перебил Тарарафе. — Они дышат, живут — как люди. Белые, черные. Охотник скажет: не люди — лесные духи. Нехороши! Да! Но сильный злой дух — здесь! — Масаи топнул ногой.