«Похоже, у него был перелом носа?» — пришла в голову Фло неуместная мысль.
— Мой дорогой! Прости, что оставила тебя одного! — диктовал Бейсн. — Но я знаю, что ты теперь вне опасности, а у меня дома приключилась беда! Люблю, целую, береги себя! Твоя Фло!
Появившийся из-за спины девушки Раххам взял листок и передал его полковнику. Тот прочел.
— Неплохо, — одобрил он.
— Мой дорогой! Прости, что оставила тебя одного! — диктовал Бейсн. — Но я знаю, что ты теперь вне опасности, а у меня дома приключилась беда! Люблю, целую, береги себя! Твоя Фло!
Появившийся из-за спины девушки Раххам взял листок и передал его полковнику. Тот прочел.
— Неплохо, — одобрил он. — Вижу: мы поладим!
«Хрен тебе!» — подумала Фло.
— Сержант! — произнес Бейсн. — Отведи девушку в номер шесть! И распорядись, чтобы у нее было все необходимое! — И добавил на суахили: — Сейчас не до этой сучки, но она нам еще пригодится!
«Давай, давай! — злорадно думала Фло, выходя из гостиной. — Неужели ты думаешь, что Рохан не отличит мой слог от твоего, солдафон?»
Ей и в голову не приходило, что Бейсн вовсе не намерен передавать написанное Рохану Хамстеру.
Комнатка, в которую отвели Фло, была поменьше предыдущей. И обставлена победное. Маленькое окошко было забрано решеткой. Лампа на потолке бросала вниз вертикальный пучок света. Еще здесь была узкая армейская кровать, черный письменный стол, явно принесенный из другого места, и обитый красной тканью стул.
Фло, которой все равно нечем было заняться, подергала ящики стола. Они оказались заперты. Все шесть. Но это не было препятствием, потому что Фло заметила ключ, торчащий в одном из замков. И ключ этот подходил ко всем ящикам. В этом девушка немедленно убедилась, открыв их один за другим.
Два ящика были пусты. В третьем лежала старенькая пишущая машинка. В четвертом и пятом оказались стопки чистой бумаги, письменные принадлежности, всякая ерунда. Зато в шестом, последнем, оказалась зеленая картонная папка. А в ней — около двухсот исписанных листов. Света было довольно, чтобы девушка могла читать. И первая же страница заставила Фло забыть обо всем. Усевшись на кровати, она взялась за рукопись всерьез, и спустя несколько минут мурашки забегали по ее коже. Прошло полчаса, час, два… Фло поглощала страницу за страницей. Она прервалась только один раз, чтобы завернуться в одеяло: ее бил озноб. Девушка читала до самого рассвета, до тех пор, пока не добралась до конца» И только тогда, закрыв утомленные глаза, растянулась на узкой кровати, позабыв выключить свет. Прочитанное перевернуло ее мир. Если это было правдой, а у Фло не было сомнений в том, что это — правда, то происходящее с ней самой было, по сути, совершенно незначительным. А если то, что она прочла, — правда, значит, то, что ждет ее в будущем на этом острове, станет потрясающе интересным! Фло не спала уже больше тридцати часов, но спать ей не хотелось. Несмотря на резь в уставших глазах! Какой там сон! Может быть, прямо сейчас, нет, не сейчас — ведь уже светло, — но следующей Ночью произойдет нечто, после чего ни у этого полковника с лошадиным лицом, ни у остальных не останется ни времени, ни желания заниматься ею, Фло Тейт. Девушка перевернулась на живот и посмотрела в крохотное оконце. Может быть, уже произошло?
Ждать- нелегко. Но она подождет. И Фло потянулась к разбросанным в беспорядке листам. Надо собрать их и спрятать, чтобы никто, кроме нее, не смог это прочесть.
Спустя несколько минут рукопись в зеленой картонной папке, дневник Сэллери Тенгу Дейна, вернулась на прежнее место. Флоренс была готова пожертвовать всей своей домашней библиотекой, чтобы узнать, отчего дневник оборвался на самом интересном месте.
«Брат!» было последним, что услышал Рохан. Зеленый туман стал голубым, затем — серебряным и наконец пропал, не оставив после себя ни вещества, ни цвета. То был не сон. И не беспамятство. Рохан существовал, но не осознавал себя как человек. Или как что-то, что можно осознать или вообразить.
Но, тем не менее, он — был. И существовал. И смыслом, и плотью его существования было чувство. Чувство Любви. Ни тела, ни сознания, ничего конкретного или определенного. Возможно, Рохан был сгустком серебряной водяной пыли, солнечным зайчиком, бликом, крохотным светлячком, чей огонек потерялся в сиянии. Сиянии настолько ярком, что лишь волосок отделял его от абсолютной тьмы. Любовь. Чувство, как и само слово, было всеобъемлющим. В нем были и безграничное доверие, и непередаваемая нежность, и абсолютная преданность. Все, что мог бы приписать этому слову человеческий разум. Но было и то, о чем никакой разумно моги помыслить. Если Рохан был сейчас жив, если он жив — ничего лучшего не смог бы пожелать. Но в жизни, ни в посмертии. А если умер, то, Господи, за какие великие дела удостоен подобного невыразимого блаженства?..
— Возьми его. Мякоть Жемчужницы! — произнес мужской голос на языке Древних. — Унеси его, но не трогай: он предназначен не тебе!
— Почему, владыка? — полным предвкушения голосом произнесла Древняя. — Почему? Я — жажду!
— Не тебе! — отрезал мужской голос. И это было больше, чем слова. — Рожденная-В-Радость соединится с ним, когда похищенный огонь вернется в его тело!